Не заезжая домой, прямо из прокуратуры Турецкий отправился в Мытищи, на стрелковую базу олимпийской сборной. Перед тем он успел лишь накоротке поговорить со старым, матерым специалистом из отдела баллистики НИИ судебных экспертиз да забрать специально приготовленные для розыска фотографии Вячеслава Полякова. Специалист сказал лишь, что сам экспериментальный порох «Гамильтон» в глаза никогда не видел, но краем уха слышать про эту новинку приходилось. Эта штуковина отличается тем, что, во-первых, очень дорогая, а во-вторых, используется, как правило, для стрельбы на больших расстояниях. Калибр пули в таком случае составляет не больше семи миллиметров.

– Почему же такое странное название? – спросил Турецкий.

– Культурно стреляет, – ответил специалист.

В Мытищах Турецкого поджидала неудача: сборная два дня назад улетела в Атланту. Арестовывать было некого, разговаривать – не с кем. Экспериментальный порох по земле рассыпан не был.

«На что ты, собственно, рассчитывал?» – с недоумением спросил себя Турецкий.

Невдалеке раздались приглушенные хлопки. На открытом стрельбище кто-то явно тренировался.

– А у нас тут сейчас ДЮСШ имеется, – объяснила ему уборщица в центральном двухэтажном здании, где больше не оказалось ни одной живой души. – Молодежь тренируется, покамест взрослые на Олимпиаду отчалили. Больше же таких условиев нигде и нету… А из Америки обещалися десять медалей привезть. Говорят, уж очень у них замечательные результаты были на последних предолимпийских этих, как их, сборах, что ли, – отчиталась осведомленная уборщица.

– А тренер какой-нибудь у молодежи имеется? – с надеждой, но без энтузиазма поинтересовался Турецкий.

– А может, и имеется. – Уборщица носилась со шваброй по коридору, то наскакивая на ноги Турецкого, то проезжая мимо. – Вы сходите в общежитие, он спит наверняка. – Она махнула рукой в окно, в сторону длинного четырехэтажного дома, облицованного неприятной желтой плиткой.

– Общежитие здесь есть? – встрепенулся Турецкий. – Кто же там живет?

– Да, считай, все, – прокричала уборщица с другого конца коридора. – И нечего мне здесь следить по чистому! Чуть с ними по-нормальному поговоришь, сразу топчут! И топчут, и топчут…

Турецкий почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он вспомнил, как в детстве на полном серьезе полагал, что у всякого приличного сыщика с собой должно быть зеркальце для обнаружения слежки.

Турецкий пошел было к общежитию, но внезапный окрик остановил. К нему бежал, раскинув руки, незнакомый полный мужчина лет тридцати пяти в бейсбольной кепке, надетой козырьком назад.

– Александр Борисович! Дорогой! – Мужчина попытался было смять его в объятиях, но Турецкий с опаской посторонился. – Неужто не признали?! – слегка обиделся тот и на всякий случай снял бейсболку.

– Ручкин Петя… – наконец сказал Турецкий. – Ручкин по прозвищу Ручкин. Уникальный случай в моей практике: фамилия и кличка преступника совпадают. Поразительная встреча. И что же ты тут делаешь?

– Совпадали, – сказал Ручкин, и рот его разъехался до ушей. – Много воды утекло, Сан Борисыч, с тех пор как мы с вами общались. На прошлом я нарисовал большой и жирный крест. Не изменилось только одно: на жизнь по-прежнему руками зарабатываю. И как раз здесь. Массажист я теперь, Сан Борисыч. И отличный массажист!

– В этом не сомневаюсь, «щипач» ты тоже был отменный. Лет пятнадцать назад, наверно, у половины Москвы карманы проверил.

Польщенный таким комплиментом, Ручкин захохотал.

– Москва тогда поменьше была, Сан Борисыч. Да, честно сказать, я там давно не бывал, хоть и рукой подать. Так, раз в пару месяцев съезжу от лишних денег освободиться – и хорош… А пойдемте приляжем на травку, чего здесь торчать. – Они зашли за общежитие и расположились на невысоком мягком газоне. Хлопки выстрелов сюда почти не долетали. – Мне и здесь неплохо, – признался Ручкин, – живу как у Христа за пазухой.

– Странная какая-то работенка: массажист у стрелковой сборной, а, Петя? На фига стрелкам массаж, пальцы ты им, что ли, разминаешь? Чтобы легче было на курок давить?

– Конечно, высосано из пальца, – кивнул бывший «щипач», – но мне-то что. Я работу честно делаю. А начальства тут, как везде, навалом, сауна есть, девок сюда привозят. Словом, все как везде, и клиентов хватает. Жаль, конечно, что в Атланту меня с собой не взяли, но это, само собой, с их стороны был бы уже явный ляп.

– Ладно, хорошо. А скажи, живешь ты где?

– Да тут же, – он показал на общежитие. – Это только название, а так – квартиры, самые настоящие. Вполне сносно. И…

Турецкий нетерпеливым жестом снова остановил болтливого массажиста.

– Ты знаешь всех, кто тут постоянно живет?

– Более-менее.

– Как ты думаешь, ведется ли какой-нибудь бухгалтерский учет израсходованных на тренировках боеприпасов?

– Да уж наверняка.

– Кто этот человек?

– Он тоже в Атланте, начальник. Тут, кроме меня, нет никого, я пока что, на время Олимпиады, охранником числюсь.

– А где находится его кабинет?

– Вот там, откуда вы только что вышли, на втором этаже, пятнадцатая комната. – Ручкин хитро улыбнулся. – Как это все интересно, начальник! Вы-то что тут ищете, позвольте полюбопытствовать?

– Позволю, – разрешил Турецкий. – Наша жизнь прекрасна и удивительна. Ты, наверное, лучше меня знаешь, что оружие здесь специальное. И патроны, и пули, и порох тоже не совсем стандартные. Вот кое-что из этого хозяйства неприятно засветилось совершенно в другом месте нашей замечательной родины. Так что буду тебе весьма признателен, если меня туда проводишь. – Последнее слово он произнес с нажимом. – Или нет, лучше не так, – вдруг передумал Турецкий. – Все последние сборы здесь проводились? Скажем, десять дней назад?

Ручкин кивнул.

– Отлично. Как можно узнать, кто на них был?

– Проще простого, как говорится в одной передаче. Последние прикидки, насколько я помню, все проводились на стендах. Вся сборная занималась стендовой стрельбой.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил Турецкий.

– Как это – что, мишени ведь потом сохраняются еще несколько месяцев. «Разборы полетов» тренеры проводят. Вот вы, Сан Борисыч, к примеру, знаете, что профессиональные спортсмены чувствуют полет пули? Представляете, стоит такой хмырь в защитных наушниках, весь из себя расслабленный, раз-раз-раз: понажимал на курок. Потом скривился, в зрительную трубу даже не глядит, рукой с досады машет, дескать, кучность хреновая…

– Ладно, ладно. А где же эти битые мишени складываются?

– В сейфе.

– В сейфе?!

– Шучу, в деревянном тренерском шкафу, «кладбище» он у них называется, представляете, сколько там выстрелов спрятано?! Армию можно уложить… Сан Борисыч, – по-свойски подмигнул Ручкин, – а что же вы не можете сюда, так сказать, в официальном порядке нагрянуть с кучей ментов, с собаками?