Я с папками пошел по улице вдоль шоссе. Всюду брели поодиночке солдаты и офицеры, казалось, единой армии не существовало.

Наконец я увидел нашего особиста Хазиева, внимательно всматривающегося в проходящих. Я бросился к нему. С меня свалилась тяжелая ноша ответственности за секретную документацию — этот человек по долгу службы должен взять ее на себя.

Видимо, он сознавал свою вину, за то, что бежал один, оставив нашу часть, штрафников, за надежность которых он отвечал. Увидев меня, Хазиев обрадовался, возможно, больше, чем я. Я рассказал, где сжег документы, какие из них несу с собой. Папки и печать части, штампы, наградные знаки штрафников особист у меня забрал. Я понимал, что это снимает с него возможные обвинения.

Хазиев сказал, что еще подождет, — может, придет кто-то из офицеров роты, все же он будет не один. А я пошел по улице города вниз к Дунаю, куда шли и другие, ехали подводы, автомашины.

Вот и мост через Дунай. Здесь толпились люди, скапливались обозы, и эту мешанину, словно нож, разрезала идущая полным ходом, навстречу бегущим, колонна автомашин с солдатами и орудиями на прицепе. Это были полки РГК — резерва главнокомандования, офицерская школа, «катюши».

У моста стоял генерал-лейтенант — замкомандующего фронтом с заградительным отрядом. Он подзывал к себе бегущих на мост офицеров и солдат, спрашивал у каждого номер части и фамилию — адъютант записывал данные в блокнот — и тут же, показав на трех-четырех солдат, приказывал:

— Полковник Катков! В ваше распоряжение поступают вот эти бойцы. Немедленно отправляйтесь в этот сектор и на окраине города занимайте оборону. Вы еще ответите за то, что бросили свою часть!

Из слухового окна пятиэтажного здания по мосту ударил пулемет. Крики, давка, паника. Бойцы заградотряда затрещали автоматами по чердаку. Генерал приказал группе бойцов снять пулеметчика, они бросились к дому. Вскоре из слухового окна покатился человек и упал на асфальт тротуара. Значит, в наших тылах действовали группы диверсантов или местных фашистов.

Вдруг меня окликнули. Я стал смотреть через головы. На мост шла толпа девушек из службы ВЦ нашей армии.

— Саша, давай с нами! — И кто-то из девчат потянул меня в середину своей толпы. Заградотрядовцы расступились, пропуская девушек. С ними на мост прошел и я.

Мимо нас неслись «студебеккеры» РГК с солдатами в кузовах и противотанковыми орудиями на прицепе, шли колонны офицерских курсов «Выстрел».

Я очутился на другом берегу реки. Куда идти? Что делать? Девушки ушли по указанию регулировщицы к месту сосредоточения штаба армии. Недалеко от моста я увидел мечущегося ездового Василия Быкова. Он старался в общем людском потоке «выудить» своих. Увидев меня, он обрадовался, но виновато переминался — ведь он бросил подводу со штабными документами, не помог мне уничтожить бумаги.

Быков дежурил здесь по приказу Сорокина, чтобы направлять тех из нашей роты, кто вырвался из танкового вала, к выбранному для сбора месту. Но Быков не знал всех штрафников в лицо. Я нашел уголек и на стене ближайшего к мосту дома написал: «Хозяйство Сорокина», указав стрелкой вдоль улицы. В названном Быковым месте меня встретили Сорокин и командиры взводов, видимо, перескочившие на лошадях через мост до установления там заградительного заслона. Я почти упал от усталости, казалось, я не смогу больше шевельнуть даже пальцем.

После утоления жажды и дремотного отдыха Быков сунул мне в руки кусок копченой колбасы. Хлеба не было. Я жевал твердую колбасу, сидя на полу. Командиры взводов и Сорокин расположились за столом и резали тонкими ломтями копченый свиной окорок. Откуда такое богатство? Выяснилось, что Сорокин приказал ординарцу и Быкову внимательно осмотреть дом с целью выявления диверсантов. Во время осмотра они залезли на чердак и удивились размерам дымовой трубы, в которой была даже дверца. Боясь, что там может кто-то быть, солдаты резко распахнули дверцу и обнаружили в трубе развешанные на крючьях окорока и связки колбас. Оказывается, из-за отсутствия холодильников здесь трубу на чердаке делали в виде камеры. Когда топится печь, дым коптит колбасы и окорока, туда не залетают мухи. Так сохраняют эти копчености и летом, и зимой. Об этом узнали остальные солдаты, и все полезли на чердаки домов. Хозяева ахали, охали, пробовали протестовать, но оружие было не в их руках, а сильный всегда прав.

По одному собирались в роту постоянный состав и штрафники. Но не все. Не вернулись Наташа и наш воспитанник Котя — паренек лет десяти, низкорослый, но крепкий, круглый и лицом, и телом. Не возвратилось много штрафников.

На второй день пришел Ваня Живайкин с санинструктором Митей. Они чудом спаслись.

Конечно, если бы командир роты Сорокин своевременно принял меры, можно было бы вывести весь личный состав и обоз без потерь. За это он и лично поплатился. Когда танк вошел во двор помещика и выпустил очередь, Сорокин выскочил на крыльцо дома, прыгнул в седло подготовленной ему лошади и, подняв ее на дыбы, поскакал. Вслед ему кричала Наташа:

— Куда же ты? А мы?

Сорокин, прикрываясь зданиями, доскакал до шоссе, перемахнул через него и скрылся в камышах. А Наташа и Котя бросились бежать следом за ним, выбежали в поле на глубокий снег, по которому даже идти было тяжело. Котя выбился из сил, сел в снег и заплакал. Наташа вернулась к нему, и оба оказались в плену.

Сорокин опомнился, только переехав мост через Дунай. Но ужаснулся он не от потери Наташи и Коти. Его китель с орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степеней, Александра Невского, Красной Звезды и другими наградами остался висеть на спинке стула в доме управляющего. Было большой удачей, что хотя бы документы на них сохранились, и он имел право носить орденские планки. Сорокин приказал мне подумать, как составить ходатайство перед Верховным Советом о выдаче дубликатов наград, мотивируя это их утратой в бою.

За Дунаем развернулось жесточайшее сражение танков и десанта немцев с нашей артиллерией, авиацией и подразделениями резерва главнокомандования. Фашистские танки охватили наше кольцо вокруг Будапешта своим полукольцом, стараясь прорваться в осажденный Будапешт.

Штаб 4-й гвардейской армии разместился в Будафоке на острове Чепель, и остатки нашей роты переехали в рабочий поселок вблизи знаменитых чепельских заводов.

Майор Сорокин приказал старшинам Крапивко, Червонобабе (Кобылин пропал без вести) и ездовым вернуться на места нашего отступления и собрать все, что можно, для создания ротного обоза, достать походную кухню. Старшине Крапивко он дал и особый приказ не для огласки: пробраться в помещичье имение, откуда началось наше бегство, и не возвращаться без его орденов.

Крапивко не был уверен в успехе и на всякий случай рассказал мне, куда его посылает Сорокин.

Сорокин продиктовал мне донесение в штаб армии о восстановлении роты, о ее потерях. Я составил отчеты-заявки на материально-техническое, продовольственное обеспечение и обмундирование, чтобы получить наряды на них, и с командировочным предписанием пошел в штаб армии в Будафок.