динамической целостности, саморегулируемой системы. Эта формальная конструкция допускает любые ценностные и содержательные наполнения. Иначе говоря, работа с ней требует конкретно-исторического социального анализа того, какие культурные рамки определяют смысл соответствующих экономических или социальных действий. Тем самым ответы на вопросы, какие именно содержательные мотивы, регулятивные идеи, ценностные представления скрыты за данным типом экономического поведения и его субъекта, определяются всей совокупностью традиций и норм, соотношением групп и социальных сил, образующих данный социокультурный порядок. За необсуждаемым постулатом рационального поведения стоят структуры господства, по видимости принявшего «объективную», «самоочевидную» форму принудительной реальности.

Подытоживая сказанное об идеологии монополистического господства, подчеркнем, что всеобщий и единообразный характер власти имеет своим идейным коррелятом программу экстренного развития социального целого. Именно чрезвычайностью задач узаконивается сосредоточение управления в руках одного лица при поддержке ограниченного исполнительского аппарата и экспроприации всех имеющихся социальных и культурных ресурсов во имя предполагаемого общего блага и в общих интересах. В длительной исторической перспективе ясно, что присвоение и практика власти, основанной на подобной программе идеологии как культуры, имеет следствием периодический кризис общества. Он развивается в форме бюрократизации собственно политических структур, завершаясь бюрократизацией любых видов институционального взаимодействия – стагнацией, застоем. Выход из него всякий раз осуществляется как поиск верхними эшелонами руководства опор за пределами и поверх аппарата. А это, соответственно, влечет за собой частичное усвоение или полное принятие культурных программ инновативных социальных сил, слоев и групп. В этом смысле перестройка политических структур только и позволяет включать как таковые экономические механизмы и межгрупповой, и межинституциональной регуляции.

К свободе инициатив

Именно в силу этих обстоятельств отдельные чисто экономические преобразования (введение полного хозрасчета и др.), наталкиваясь на противодействие административно-приказных структур, либо целиком парализуются, либо до бессмыслицы трансформируются («кое-какой хозрасчет»). Необходимая радикальная перестройка общественной, хозяйственной, культурной жизни требует прежде всего реформ систем управления – совокупности организационно-политических и опирающихся на них экономических и правовых изменений, итогом которых должна стать децентрализация управленческого устройства. А она, чтобы дать желаемый эффект, должна опираться на понимание различий между двумя принципиальными способами организации общественной жизни, о которых речь шла выше, – различий между идейными программами, между выдвигающими и поддерживающими их социальными силами и группами.

В рамках книжного дела это означает функциональное разделение издательской системы на два типа образований:

– совокупность издательств, связанных с подготовкой и выпуском текстов любого рода, которых в книгообороте ранее не было. Это могут быть впервые созданные, впервые подготовленные к печати, впервые составленные в таком виде издания. Их общее функциональное значение – введение новых идей, информации, образцов, видов издания, входящих в конкуренцию с другими новинками. Подобные предприятия предусматривают известный издательский риск, допускают возможность неуспеха, что должно было бы гарантироваться частичной дотацией – своего рода авансированием развития;

– совокупность крупных типизированных издательств, объединений или даже синдикатов, связанных с воспроизводством или комбинированием уже получивших признание текстов, ротационным тиражированием классического или нормативного состава письменной культуры (науки, литературы, искусства и проч.).

Именно к этому последнему типу издательств тяготеют нынешняя система Госкомпечати СССР и ведущее направление его книжной политики. Поэтому активнее всего в ведомственной прессе обсуждаются проблемы издательской деятельности подобного направления, хотя наиболее серьезные вопросы и задачи связаны как раз с реконструированием издательств первого, инновационного типа. В силу ряда причин подобные экспериментальные, малотиражные предприятия были в конце 1920‐х – начале 1930‐х гг. практически уничтожены (а между тем вся нынешняя научная и литературная классика ХХ в. впервые публиковалась именно в них). С ними же оказались устранены и все возможности опосредованного воздействия различных общественных групп на книжное производство и потребление. Восстановлению этих звеньев сейчас препятствует прямое сопротивление отраслевой бюрократии, демагогически отождествляющей задачи удержания власти с интересами общества в целом, отстаивающей свою некомпетентность сокрытием информации о положении дел в отрасли и апелляцией к самым широким слоям не обеспеченных книгой ранее и потому малоподготовленных читателей.

Чтобы устранить нынешний губительный для книжной культуры в стране монополизм руководства, следует предоставить максимальные возможности для самого широкого развития сети издательств, независимых от централизованного государственного управления (как прямого, директивного, так и косвенного – через кадры, распределение ресурсов, контроль над темпланами и прочее). В нее должны входить:

– автономные издательства научно-исследовательских институтов и вузов, включая региональные;

– издательства творческих союзов и культурных обществ, включая местные;

– журнальные издательства и их объединения;

– система кооперативных и частных издательств, не только литературных, но и научных, историко-культурных, справочно-информационных, вплоть до журнально-газетных, имеющих различную структуру и тип организации и наделенных возможностями арендовать или выкупать производственные мощности госсектора;

– хозрасчетные и кооперативные, частные и акционерные фирмы, магазины, склады и базы, обеспечивающие прямые договорные взаимосвязи издательств разного типа, от государственных до частных;

– смешанные акционерные объединения советских издательств разного типа;

– смешанные предприятия с зарубежными типографиями и издательскими фирмами, с привлечением капиталов из‐за рубежа;

– различные формы кредитования книжного дела, включая банк для финансирования частных, кооперативных и смешанных издательств, типографий и экономического контроля над ними;

– различные фонды для поощрения определенных видов долгосрочных и культуроемких изданий (энциклопедий, серий и т. п.).

Только издательства этого рода способны взять на себя весь риск и наиболее трудную часть экспертизы, апробирования и селекции того нового, что создается инициативными группами общества. Тогда как освобожденные от поиска авторов, чтения и сортировки потока поступающих текстов крупные издательства государственного подчинения (собственно – госсектор в издательском деле, типа прежнего Госиздата) сконцентрировались бы на качественной подготовке крупных и дорогостоящих проектов, которые обеспечивали реализацию общенациональных культурных программ, непосильных для средних и мелких фирм, – выпуск книг по системе госзаказов (прежде всего для коллективного адресата – государственных же массовых библиотек, школ, вузов и т. п.), собраний сочинений отечественных классиков, национальных энциклопедий и библиографий, солидных серий и т. д. В целом это были бы уже не нынешние 240 издательств-гигантов, типизированных и профилированных, а несколько тысяч издательских фирм, независимых от идеологического диктата, от казны, от ограничений по тому или иному типу собственности. Их деятельность регулировалась бы исключительно экономическими механизмами, способными опосредовать любые социальные взаимосвязи.

В этом случае система собственно Госиздата строила бы свою работу на планировании и учете потребностей в уже апробированной литературе со стороны точно известных социальных групп и демографических контингентов. Именно при переиздании и воспроизводстве централизованное планирование становится достаточно эффективным инструментом управления, поскольку вопросы прогнозирования спроса переводятся в плоскость точно сформулированных маркетинговых задач.

Отказ от тотального планирования и контроля над всей книжной продукцией фактически упразднил бы в ее нынешнем виде и «Союзкнигу». Сегодня она выступает тормозом книгооборота и дополнительным механизмом удлинения сроков и удорожания издания, прибавляя к году редакционного процесса и году типографских, переплетных и т. п. работ еще год деятельности рутинно-бюрократической системы сбора заказов и определения тиражей даже там, где это вполне могло бы быть предоставлено прямым связям небольших издательств с потребителем. Существование множества автономных издательств, автоматически – в силу действия экономических факторов – обслуживающих свои, определенные сектора тематического рынка, позволит гибко приспосабливаться к запросам дифференцированных групп потребителей. Поскольку эти издательства малотиражны, им достаточно картотек постоянной клиентуры и не нужны системы сбора информации по стране.

Потребности динамического развития книжной культуры требуют на уровне издательства исключить фигуру редактора в том смысле, в каком она была принята на ранних этапах «культурного строительства» в стране и в крайне архаическом виде сохраняется сегодня. Ключевыми фигурами издательского процесса должны являться автор (для впервые выходящей книжной продукции любого содержания) и читатель (для литературы, подлежащей переизданию). Цензура и контроль над содержанием полностью исключаются, поскольку в основных параметрах регламентированы соответствующими юридическими документами и институтами (в первую очередь Законом о печати, а также законом об авторских правах и интеллектуальной собственности, который должен вскоре