Старшая сестра заставила себя ждать, исходя из принципа, что некоторая доля грубости усиливает уважение, которое питают к вам люди. Она вошла, шурша платьем, в комнату — на лице ее была написана та холодная гигиеническая бодрость, которая действует так угнетающе, — и не подала Крису руки.

— Насколько я понимаю, вы спрашивали об этом? — ледяным тоном сказала она, протягивая Крису письмо и две телеграммы. Он заметил, что письмо было от Ротберга.

— Благодарю вас. А теперь разрешите мне сказать вам несколько слов. Мне нет необходимости напоминать вам, что моя сестра пережила очень тяжелое потрясение и что это еще не изгладилось. Подумайте сами. Она вышла замуж всего несколько месяцев тому назад, и в ее состоянии узнать, что этой ужасной вещью она обязана своему мужу…

— Так это от мужа! — воскликнула сестра, внезапно выведенная из той холодной невозмутимости, с которой она выслушивала первые слова Криса.

— Разумеется, от мужа, — твердо сказал Крис. — Разве доктор вам не говорил?

— Нет, я бы никогда не подумала…

— Вполне естественно, что вы предположили нечто совсем иное, — прервал Крис, твердо решившись быть сдержанным ради Жюли. — Я вполне вас понимаю. И хотя я в этом не уверен, но мне кажется, что внезапная смерть ее отца, возможно, связана с ее несчастьем.

— Как трагично! Бедная, бедная женщина!

— Я был уверен, что вы отнесетесь к ней с сочувствием. Но, откровенно говоря, я не совсем спокоен за нее. Видите ли, я вынужден оставить ее одну, мне необходимо ехать к матери…

— Разумеется. Но я буду заботиться о ней.

— Более того, за ней нужно следить.

— Почему следить?

— Вам не кажется, что в том состоянии физической и душевной депрессии, в котором она теперь находится, она может решиться на какой-нибудь отчаянный поступок? Когда она призадумается над тем, что я скажу ей сейчас, не припишет ли она смерть своего отца тому же, чему приписываем ее мы с вами? И… может быть, последует его примеру.

— Вы серьезно так думаете? Нет, что вы! — Официальный оптимизм взял верх.

— Я, конечно, надеюсь, что этого не случится, но такая возможность, по-моему, не исключена. Так или иначе, вы должны это предвидеть и принять все необходимые, с вашей точки зрения, меры. Ни в коем случае не следует давать ей слишком много размышлять. Не бойтесь тратить деньги. Доставляйте ей все, чего бы она ни попросила, все, что, по-вашему, может ее развлечь. Деньгами вас будет снабжать ее поверенный — вот его карточка.

Неизвестно, что подействовало на нее — этот рассчитанный намек на наличие неограниченных средств или то, что Крису удалось разбить панцирь профессионального безразличия и добраться до живых чувств этой женщины; но так или иначе, желаемый результат был достигнут.

— Будет сделано все возможное, — сказала она человеческим голосом; ее слегка простонародный говор забавно контрастировал с утонченным великосветским языком, которым она старалась говорить до того. — Я буду заходить ней сама и посылать сестер. Как вы думаете, не поставить ли к ней в комнату радио?

— Прекрасная мысль…

— Вы ведь ее брат, правда?

— Да.

— Как все это печально для вас, — сказала она.

— Благодарю вас за внимание. — Крис поклонился и, вспомнив на мгновение церемонные поклоны мистера Риплсмира, улыбнулся против воли. — А теперь, так как мне нужно попасть на самый ранний поезд, не могу ли я повидаться с сестрой?

— Я сама провожу вас к ней.

«Как она старается быть обворожительно любезной», — иронически подумал Крис, наблюдая за старшей сестрой, которая увивалась вокруг сдержанной и настороженной Жюли. Так человек, который ничего не смыслит в детях, пытается завоевать доверие робкого, запуганного и несчастного ребенка. Жюли была, по-видимому, более озадачена, чем обрадована этими неожиданными проявлениями заботливости, и старшая сестра, посуетившись без толку еще некоторое время, вскоре оставила их вдвоем.

— Кто это? — сказал а Жюли, как только дверь закрылась.

— Старшая сестра. Разве ты не узнала? Ведь ты ее уже видела.

— Да, когда меня привезли, — равнодушно сказала Жюли. — Но с тех пор она не показывалась. Что ей нужно?

— Она просто хочет сделать тебе приятное и доставить все, чего ты захочешь.

— Оставила бы она меня в покое, — капризно сказала Жюли. — Обращаются то как с зачумленной, то как с глупым ребенком, которого развлекает радиоприемник или колода карт.

— Да, пожалуй, но разве ты не понимаешь, что ей стало стыдно и она извиняется перед тобой?

— Не нужно мне ее извинений!

— Но послушай, Жюли, она старается вести себя по-человечески, — расстроенно сказал Крис, огорченный неудачей своего маленького плана. — Нельзя отталкивать от себя людей, которые относятся к нам хорошо и стараются нам помочь. В конце концов она здесь старшая, и ее хорошее отношение может тебе очень пригодиться. Тем более что я уезжаю…

— Уезжаешь? Куда?

— Сейчас объясню. Только сначала скажи, как ты себя чувствуешь. У тебя отдохнувший вид.

— Да, я, пожалуй, отдохнула, — неохотно согласилась Жюли. — Но мне здесь ужасно не нравится, Крис. Здесь такая тоска, а ночью мне мешает спать шум на улице.

— Ладно, — сказал Крис, стараясь говорить бодро. — Тогда мы возьмем тебя отсюда. Подожди только, пока я вернусь.

— Куда это ты едешь? — подозрительно спросила Жюли. — Ты же сказал, что сможешь приходить меня навещать.

— Знаю. Но я не мог предвидеть того, что случилось…

— А что случилось? — раздраженно спросила она.

— Это огорчит тебя, как огорчило и меня. Я бы не сказал тебе этого, если бы не боялся, что тебе скажет это кто-нибудь еще и в гораздо более грубой форме.

— Что такое? — спросила Жюли, и выражение страха появилось в ее глазах.

— Это касается отца, — сказал Крис, не спуская с нее глаз.

— Что с ним? — Выражение страха усилилось.

— Нечто весьма серьезное, боюсь. Сегодня утром я получил от матери телеграмму, что он очень болен. Вот она.

— Ах! — В полном ужасе Жюли пробежала телеграмму. — Почему она не пишет, что с ним?

— Не знаю. Думаю, этого еще никто не знает, — неумело лгал Крис, чувствуя, что у него получается бог знает что. — Видишь ли, вслед за этим пришла другая телеграмма. И на твое имя тоже пришли две телеграммы, вероятно, в них говорится то же самое.

— Он умер! — быстро сказала Жюли.

Крис кивнул.

— Зачем ты не сказал мне сразу, без всех этих околичностей. — И затем сейчас же последовал тот самый вопрос, которого он так боялся: — Знал он про меня?

Крис заколебался. Он спорил с самим собой — говорить или не говорить — и никак не мог решиться. Если он солжет, облегчит ли он этим ее страдания? И бывают ли обстоятельства, оправдывающие явную ложь?