– Эге, Ромашкин! Ты чего спрятался? Покажь свое сокровище! – заорал Чекушкин, гремя сеткой с бутылками.

– Отворяй! – поддержал Власьев с объемистым пакетом с фруктами и дыней.

– Чего надо, женатики? – отворил Никита, намекая: женатики.

– Проводить на войну тебя хотим по-человечески! А ты что подумал?

– Проводить? Точнее, спровадить. Нет? Ладно, заходите.

Валька успела накинуть на себя халатик. Уселась за стол.

Уже вертела в пальцах полный бокал. Типа, она тут просто светски общается с Никитой – вино, фрукты.

– О, сударыня! – изобразил галантность Влас. – Чем вас поит этот мужлан? Какой-нибудь бормтухой? «Чемен»? «Чишма»?

– Токайское, – скромно потупила глазки Валька.

– Венгерское? Это дело! Всё-таки чувствуется наше на него благотворное влияние.! А мы вот тоже принесли бутылочку «Самородного». И шампанское. Для знакомства. Представь же нас даме, мужлан!

…За полночь Валька крепко напилась и выползла из-за стола. В постельку, в постельку!

Никите никак не удавалось выпроводить дружков. Наконец после долгих и нудных пререканий Чекушкин и Шкребус всё-таки отправились восвояси.

Власьев чуть замешкался на кухне, а когда тоже направился на выход, свернул не в ту дверь. Ого-го! На диване поверх простыни – абсолютно голая Валька, широко раскинув ноги и руки. Крупная грудь мерно вздымалась в такт дыхания.

– Ого-го! – взвыл Власьев, выпучив глаза. – Ка-акой вид!.. Ромашкин, уступи, а!

– Влас! Свободен!

– Будь ты человеком, Ромашкин! Покури на кухне часик! Ей сейчас всё равно, а я второй месяц без жены страдаю!

– Иди-иди! Страдай дальше! Сам с собою! У меня, можно сказать, последняя ночь любви, а тут набежали всякие! Брысь!

Утром Никита, задумчиво перекатывая левую грудь всё еще спящей Валюхи с ладони в ладонь, размышлял… К чему ему вся эта авантюра с интернационализмом? Вот лежит рядом в постели девушка… Возможно, это и есть самое большое счастье – обладать тем, кто тебя… ну, ладно, не то чтобы любит, но благодарно принимает… внутрь. А уже завтра – Афган. А там вдруг убьют. И этого… вот всего этого – мягкого, гладкого, сладкого, страстного – больше не будет. Дурак ты, Ромашкин, воистину дурак!

Никита нехотя поднялся с дивана. Принялся одеваться, собирать в дорогу чемоданы. Прощай навсегда, беспокойный гарнизон! А каким поначалу казался тихим, скучным, унылым. Но вишь, как всё обернулось – с приключениями, со стрельбой, с убийствами и самоубийствами, с любовными утехами. Но теперь и это всё в прошлом. Труба зовет! В дальний поход.

Вадик Колчаков до перестройки не дожил. Он не увидел вывода войск из Афганистана, не стоял в бесконечных очередях за водкой, не держал в руках пачек талонов и купонов, не узнал про падение Берлинской стены, про распад Советского Союза и крушение коммунистичес кого блока. Не выучил таких слов, как «плюрализм», «ваучер», «секвестр», «приватизация», «деноминация», «дефолт». Потому что он через полгода погиб в бою – в далёкой, чужой стране, возле Анавы. Красивое название, но хмурые, мрачные места.

Машину Колчакова со спаренной ЗУ, замыкавшую колонну «наливняков», подбили и окружили в ущелье моджахеды. Два бойца успели проскочить простреливаемый участок, а остальные – нет. Сержант и пулеметчик погибли сразу, а водитель сгорел в кабине.

Вадику перебило ногу, а осколками посекло спину и грудь. Патроны в «магазинах» быстро иссякли. Вадик, превозмогая боль, достал из нагрудника две гранаты и положил под себя. (Привет тебе, Мишка Шмер!) Вколол два тюбика промедола в раненое бедро и стал ждать «духов». Силы таяли с каждой каплей вытекающей крови.

Моджахеды осторожно подошли к лежащим телам «шурави», методически стреляя в каждого, лишая шансов на жизнь. Один из «духов» ногой перевернул лейтенанта… Вай-алла!!! В побелевших от наряжения пальцах – две «эфки».

Отстреливаясь от наседавших «духов», уползающие по канаве бойцы услышали последний вопль Колчакова: «Хрен вам, а не жопу на барабан!». Последняя шутка поручика… Потом – два гулких одновременных взрыва.

До тел погибших ребят наши добрались к вечеру, когда автомобилистам подоспела на подмогу пехота.

Далее – перелет в «черном тюльпане», в «цинках» – здравствуй, Родина…

Шурка Пелько погиб ещё раньше. БРДМ подорвался на фугасе, развалился на части. Экипаж с трудом опознавали, чтоб определить, кого куда отправлять…

Правнуку декабриста, то бишь Лунёву, повезло больше. Относительно, конечно. Оторвало руку ниже локтя – и всё. Он и сейчас в военкомате служит. А куда ему, бедняге, деваться, осыпанному «благами» признательной Родины?!

А вот вашему покорному слуге, то бишь лейтенанту Ромашкину, повезло просто несказанно! Две контузии. Три окружения. Горел в вертолёте. Но ничего, вышел, считай, сухим из воды!

P. S. О чём хотел рассказать? Какая главная мысль повествования? М-м-м… Не всё золото, что блестит, а разгильдяи иногда – приличные и порядочные ребята…

* * *

– Врёшь! Врёшь, Никита! В «вертушке» ты не горел, – уличил очевидец Большеногин.

– Ну, ладно. Ну, не горел. Но всё-таки вертолёт дымил, когда я из него выпрыгнул!.. И в пропасть нас один раз едва не десантировали без парашюта…

– А по-моему, ты всё это придумал! – подвел итог Кирпич.

– Что – всё? Про Афган? Думай, когда говоришь!

– Да нет. Про Афган – сам знаю, сам был. А вот про твоё собственное обоснование твоего убытия в Афган… Красиво, конечно! Гибель друга, безвыходные обстоятельства, преследование со стороны аборигенов, всё такое… Да признайся просто – глупость по молодости. Вот я – признаюсь!

– И что, Кирпич? Жалеешь?

– Еще чего! Это моя жизнь! Никому не отдам!

– Вот и я тоже. Уж какая есть…

– Мда-а-а, – философски протянул граф-князь Серж. – У каждого – своя. Кстати, я ведь так и не рассказал, почему я князь! Рассказать?

– М-м… Давай в следующий раз? – примирительно предложил москвич Котиков. – А то мы и так тут не столько пьём, сколько Ромашкина слушаем. Ещё и ты! Перебор! В следующий раз, а? Через год?

– Как угодно! – обиделся Серж, по-княжески сделав вид, что не обиделся.

– Замётано! – утвердил план будущей встречи Кирпич.

– А насчёт ещё выпить – это мы сейчас легко! – Вася Дибаша достал из портфеля очередной… литр. – Давайте за наше боевое братство! За то, что мы есть! И за то, чтоб не теряться в море людском!

– Оп, стоп! Я пас! – «Душегуб» Большеногин накрыл ладонью свой стакан. – Мне завтра ещё со зверями работать! Не могу на них дышать алкоголем – не поймут, обидятся!

– Э-э… Со зверями? В смысле, со «зверьками»? С «чёрными»?