Джуди опустилась на спинку дивана. После завтрака она чувствовала себя лучше и уже обдумывала, что сказать.

– Если ты Давид бен Иона, – осторожно начала она, – тогда скажи, о чем идет речь в следующем свитке.

Его улыбка стала еще шире.

– Джудит, ты проверяешь меня. Ты выказываешь недоверие, а я хочу, чтобы ты мне верила. Ты веришь мне?

– Не уходи от ответа.

– А ты не хочешь отвечать на мой вопрос.

Джуди устроилась так, чтобы хорошо видеть его лицо.

– Бен, я не собираюсь затевать игру в слова. Я хочу лишь понять, что произошло. Ты говоришь, что перевоплотился в Давида. Это верно?

– Если тебе это слово нравится, пусть будет так. Но речь идет не просто о перевоплощении или возрождении, ибо, понимаешь, я никогда не исчезал. Я присутствую здесь все время в облике Бенджамена Мессера.

– Понимаю…

– Мне кажется, что ты не понимаешь.

– По крайней мере, я стараюсь понять. – Она откинулась на спинку дивана и снова уставилась на Бена.

Да, с этой новой личностью определенно легче иметь дело. С Бенджаменом Мессером, когда тот находился в другом состоянии, было очень трудно ладить. Когда он становился самим собой, прошлое терзало его. Когда в него вселялся Давид, он становился тихим и замкнутым. Однако его новое состояние – превращение в древнего еврея – почти доставляло удовольствие, ибо он мыслил трезво, разговаривал любезно и проявлял достаточную устойчивость характера.

Если он не будет подвержен неожиданным сдвигам времени или провалам в памяти, если его не начнут охватывать внезапные приступы гнева, как это раньше случалось с Беном, тогда, видно, новый поворот к лучшему. Хотя бы на какое-то время.

– Что будет дальше? – тихо спросила она.

– Вот этого я не знаю. Будущее так же неведомо мне, как и тебе.

– Но ты ведь точно не сможешь жить дальше подобно Бену Мессеру.

– Почему бы и нет? До сих пор мне это не причиняло неудобств. Я могу пользоваться его обликом до тех пор, пока прояснятся мои намерения. Но как бы там ни было, дорогая Джудит, – он взял ее руку, – ты станешь частью моих намерений.

«Ах, Бен, – совсем растерявшись, мысленно воскликнула она. – Я хочу, чтобы ты навсегда включил меня в свои намерения! Я даже выразить не могу, как сильно люблю тебя. Но кто же ты сейчас? И кем ты станешь завтра?»

– Джудит, почему ты так опечалилась?

Она отвернулась:

– Потому что я любила Бена.

– Но я ведь тот же самый человек.

– Нет, – тут же возразила она. – Ты не тот самый человек.

– В таком случае… – Он умолк. – Разве в твоем сердце не найдется место также и для любви ко мне?

Джуди резко обернулась. Его лицо выражало тоску и легкую грусть. Она чувствовала, что он кончиками пальцев поглаживает ее щеку, слышала его нежный голос. В ее глазах это был Бен, который неуклюже пытался затеять с ней любовную игру, но в душе она понимала, что имеет дело с другим человеком. Пытаясь обрести себя, Бен, видно, проиграл битву и странным образом присвоил облик еврея, написавшего свитки. Каковы бы ни были невысказанные и тайные причины, он решил стать Давидом просто потому, что больше не мог жить в шкуре Бена.

– Я хочу, чтобы ты вернулся, – прошептала Джуди, делая последнее усилие достучаться до него. – Бен, отправь Давида туда, где ему полагается быть, и возвращайся ко мне.

Но человек, который все загадочно улыбался ей, чьи задумчивые темные глаза нежно смотрели на нее, не был Бенджаменом Мессером.

Не верилось, что сегодня придет очередной свиток, но он пришел. Двенадцатый свиток лежал в заказном письме, и за него, как и прежде, надо было расписаться. Однако на этот раз свиток встретили совсем по другому. Бен с волнением ждал каждый из предыдущих свитков, однако двенадцатый удостоился спокойной реакции и лишь некоторого проявления радости.

Он без спешки поднялся наверх и вошел в квартиру, неторопливо достал записную книжку и ручку, долго искал удобное место для настольной лампы. Подставка для трубки, кисет для табака и пепельница исчезли со стола. Их нигде не было видно, нужда в них отпала.

Поппея Сабина свернулась на вращающемся стуле, но тут же изогнула спину и зашипела на Бена, когда тот приблизился. Затем кошка спрыгнула со стула и выскочила из кабинета. Бен лишь покачал головой.

Джуди нерешительно стояла в дверях и смотрела, как он неспешно готовится приступить к переводу очередного свитка. Это был не тот Бен, которого она знала раньше. Тот уже достал бы фотографии, швырнул бы конверт на пол и успел бы перевести начальные слова, едва его ягодицы коснулись бы стула.

Подняв голову, он увидел, что Джуди не решается войти.

– Тебя это не интересует? – спросил он.

– Нет, интересует…

– Тогда заходи же и присаживайся рядом. Читай, пока я буду переводить. Мы вместе станем переживать мое прошлое.

Придвинув стул и сев рядом, Джуди шепотом спросила:

– Разве тебе неизвестно, о чем идет речь в этом свитке?

Но он ничего не ответил.

Двенадцатый свиток оказался в плохом состоянии. Он состоял из шести фрагментов с ободранными краями, дырой посередине и неразборчивыми местами. Но значительная часть свитка уцелела и заключала в себе нужную информацию.

Я вернулся в бурлившую Иудею. Мои соотечественники больше не могли вынести присутствия римских господ. Я повсюду видел признаки недовольства. Мы с Салмонидесом с ужасом взирали на множество распятых людей вдоль дороги к Иоппии и подивились тому, сколь мощным стало движение зелотов за время нашего отсутствия. Мы также заметили, что на дорогах римских легионов стало больше прежнего, большинство из них были вооружены до зубов, их недавно снарядили из Рима. И мы поняли, что нас ждут неспокойные времена.

Однако после многомесячного отсутствия было приятно оказаться среди друзей и снова обнять родных. Они все собрались в моем доме: Саул и Сара с маленьким Ионафаном, Ревека с нашими друзьями из секты Бедняков. Пришел даже Иаков в белых одеждах, но он стоял в стороне и хранил аскетическое молчание.

Саул омыл мои ноги, когда я вошел, и увидел слезы на моих глазах. Он сказал: «Воистину этот день вернул моего брата домой. Давид, нам тебя не хватало, мы каждый день молились за твое благополучие в городе порока».

Я заметил, что он надел лучшие одежды и отменил свои уроки Закона, чтобы провести этот день вместе со мной.

Ревека обняла меня и поцеловала, она, не стесняясь, плакала, опустив голову на мое плечо. Если у нее на сердце было неспокойно, она не сказала об этом ни слова. Она не говорила мне об одиночестве, которое испытывала за мое отсутствие. Ревека была хорошей женой и знала, что я должен был сделать то, что задумал.