Как следствие, погромы как таковые в России могут состояться преимущественно в сельской местности или малых городах, в отношении мигрантов, при поддержке – в явной или скрытой форме, местной администрации. Либо на Северном Кавказе в отношении остатков русского населения, в случае потери контроля над ситуацией в том или ином регионе со стороны властей – центральных или местных. Ситуация нерадостная, но на порядок лучшая, чем на постсоветском пространстве, не говоря уже о странах Ближнего и Среднего Востока, где погром – ежедневная реальность, или Африке южнее Сахары, где стандарт межнациональных отношений – геноцид. Слабым утешением для меньшинств, живущих в этих частях света, является тот факт, что, покончив с ними, этническое или религиозное большинство, как правило, начинает гражданскую войну в своей собственной среде, как в свое время и произошло в Таджикистане, соседство которого с Афганистаном сыграло для этой части бывшего СССР дурную шутку.

Что делать с Северным Кавказом, где постепенно формируются территориальные анклавы последователей салафитского «чистого ислама», – вопрос особый. Это же касается мечетей, как новых, так и расположенных в традиционных российских мусульманских центрах. Проблема Европы, балансирующей между радикальными исламскими и ультраправыми группами, столкновение которых в будущем может взорвать ЕС, демонстрирует, к чему приводит бездействие политкорректных, но не контролирующих ситуацию властей. Российская ситуация значительно спокойней, тем более что национальное законодательство, критикуемое за недемократичность, не поощряет радикалов, позволяя пресекать их деятельность на ранней стадии. Что, несомненно, мало соответствует расширительному пониманию прав человека, но не оставляет им перспективы для формирования закрытых этно-конфессиональных анклавов – очагов будущих погромов. По крайней мере, если Москва в какой-то момент не присоединится к самоубийственной политике европейских лидеров, чего, хотелось бы надеяться, ей удастся избежать, сохранив свою собственную, разумно консервативную модель.

Политический ислам – заклятый друг России. Его главная тенденция развития на современном этапе – радикализация, причем не только российского, но любого, в том числе индонезийского, малайзийского и европейского. Карикатурный скандал вокруг Дании спровоцировал палестинский муфтий из Копенгагена – и датские посольства горели по всему миру. Эта проблема есть и в Латинской, и в Северной Америке, где студенческие клубы, общинные центры и мечети оккупированы ваххабитскими улемами и молодежными лидерами, на что Саудовская Аравия и Катар потратили уже не один миллиард долларов.

В России эта радикализация усугубляется еще и тем, что происходит большой «переток» населения внутри страны, включая мигрантов из постсоветских республик и население из традиционно исламских российских регионов, переживающих кризис и атакуемых эмиссарами и миссионерами извне. После первой и второй чеченских войн современный радикальный ислам в нашей стране ассоциируют с Северным Кавказом, пытаясь провести «демаркационную линию» между ориентацией мусульман Северного Кавказа, Сибири или Поволжья. Однако в настоящее время и на Северный Кавказ, и в Поволжье идут деньги и люди – из Ирана и Турции, из Кувейта и Катара, из Объединенных Арабских Эмиратов и Саудовской Аравии. Джамаат «Булгар», партизанящий в афгано-пакистанском пограничье, – это структура, сформированная гражданами России независимо от того, этнические это татары, башкиры или представители Северного Кавказа, и вся эта исламистская банда с российскими паспортами разъедется в конечном счете по местам происхождения. У Турции есть интерес к Поволжью, существует весьма продвинутый проект экспансии Ирана в то же Поволжье, да и вообще в глубинку России. Иран с его шиитским исламом – смертельный враг саудовцев и конкурент суннитских религиозных центров вообще, в традиционно суннитских регионах уязвим и потому проводит – не только в России – идею, что мусульмане не отличаются в религиозном плане и Тегеран просто помогает распространять ислам.

При этом все внешние эмиссары и их последователи в борьбе за «рынок» активно выясняют отношения между собой. России, при всех имеющихся проблемах, еще только не хватает гражданской войны различных групп и группировок – просирийских, проливанских, проегипетских, войны между турецкими и иранскими резидентурами и лоббистскими группами. Одновременно в высших и средних эшелонах отечественной власти существует наивная до идиотизма идея о том, что с радикальным исламом можно договориться. Здесь вспоминается история о том, как российский МИД согласился признать ХАМАС, пригласил их в Москву, вел с ними переговоры, а потом выяснилось, что признал не тот ХАМАС. МИД договаривался с сирийским ХАМАСом, потому что это лоббировали Сирия и Иран. При этом руководство ближневосточного отдела МИД искренне не понимало, что ХАМАС в Газе не подчиняется ХАМАСу в Дамаске, принимать решения будет ХАМАС в Газе и говорить надо не с Халедом Машелем, а с людьми из Газы, например с Исмаилом Ханийей. Когда понадобилось использовать эти связи, выяснилось, что Россия ничего не может сделать через Дамаск, минуя Газу. Потом выяснилось, что и ХАМАС в Газе ничего не может сделать, так как там есть «Исламский джихад», есть «Аль-Каида» и много кто еще, так что едва ли не с «Аль-Каидой» и нужно договариваться. Де-факто именно это и сделали европейцы в Ливии после того, как открыли ей там дорогу к власти, не осознавая, что попытки ведения переговоров с радикальными исламистами – это попытки разговора с вашим киллером. Проблема в том, что с ними можно поговорить только о том, где, как и из чего они вас убьют. Их непосредственная цель – уничтожить толерантный российский ислам, ислам диалога, распространившийся в нашей стране более тысячи лет назад по торговым путям, и заменить его жестким, нетерпимым исламом джихада. Они лоббируют свое присутствие в России через чиновников и дипломатов, но это стратегия волка в овечьей шкуре, ничем не отличающаяся от столь нелюбимого отечественными патриотами «тлетворного влияния Запада». Однако ислам – это цивилизация, в которой есть не только аятолла Хомейни, но и Омар Хайям, не только шейх Юсеф Кардауи, но и Синдбад-мореход, не только Муктада ас-Садр, но и Ходжа Насреддин. Да и, в конце концов, не только революционный Гейдар Джамаль, но и веселый чайханщик-металлург Сталик Ханкишиев. С мусульманами этого типа – умными, открытыми миру, не зацикленными на уничтожении всех, кто на них не похож, или превращении их в собственные копии, есть о чем говорить – мы одной крови.

Разница между «нашими» мусульманами и «не нашими» – реальность, и она отнюдь не мала, даже если речь идет о представителях одного и того же народа, одной и той же этнической группы. Разница очень проста: в тот год, когда Гагарин полетел в космос, в Саудовской Аравии вовсю торговали рабами. У арабов из монархий Аравийского полуострова много денег, они ездят на дорогих машинах, летают на замечательных самолетах, пользуются твиттерами, айпадами и чем угодно еще, но это те же самые люди, которые полвека назад владели людьми и ими торговали. Это ислам из другой эпохи. Российские же, «наши» мусульмане – это люди, которые еще помнят время, когда страна была единой. Многие из них помнят, что такое Великая Отечественная война и что такое ГУЛАГ. Мы все перемешаны, вместе работаем, женим между собой детей, и у нас не существует никаких особых внутренних конфликтов. Увы, но тон в духовном руководстве задают «ненаши» мусульмане… Проблема в том, что российский муфтият не слишком образован, не слишком авторитетен, коррупционен и пересыщен людьми, вроде муфтия Аширова, в свое время осужденного за изнасилование.