«Никто не забыт, ничто не забыто», – еще в 1959 г. написала поэтесса Ольга Бергольц в стихотворении для мемориальной стены на Пискарёвском кладбище в Ленинграде. И в Советском Союзе, и в сегодняшней России эти слова стали клятвой. Вот и авторы этой книги именно эту строчку поместили на временную мемориальную табличку, установленную нами на бывшей британской авиабазе «Темпсфорд» в графстве Бедфордшир, откуда большинство наших героев – участников операции «Ледоруб» взлетали в сторону континентальной Европы.

Но как известно, в СССР была ещё одна чеканная формулировка, относившаяся к войне: «Пропавший без вести». На самом деле это выражение, конечно, присутствует в языках всех народов, кто переживал войны. То есть, к сожалению, во всех языках. Но в советском русском за этим, конечно же, печальным словосочетанием всегда прочитывалось ещё и жуткое значение: политическое сомнениевластей в том, а пропал ли человек без вести. А именно: а вдруг человек не погиб, а перешел к врагу? А вдруг потом остался на Западе? А вдруг оттуда теперь плетёт заговор? Ровно по этой причине вдовы таких людей цепенели каждый раз, когда нужно было заполнить анкету в отделе кадров, и не получали полноценных пенсий «за утерю кормильца» и т. п. А вдруг кормилец живёт себе поживает? А вдруг то? А вдруг сё? Но даже если это было так (а так, конечно, бывало), то минимум – при чём тут семьи?!

Для того же, чтобы перевести человека из категории «пропавшего без вести» в «погибшие», требовались вещественные доказательства. В этой связи – низкий поклон теперь уже многим поколениям поисковиков: тех, кто ведет раскопки на месте былых боёв и восстанавливает имена по солдатским медальонам. Сколько вдов после этого получили хоть какую-то компенсацию!

Как ни печально, эта тема имеет отношение и к тому, как после войны в СССР отнеслись к памяти иных советских разведчиков – участников операции «Ледоруб»…

На самом деле судьба австрийцев – членов группы «Виски», о которых пойдёт речь в это главе, известна. Но во-первых, мы будем первыми, кто расскажет, что в середине ХХ века на долю их самих и членов их семей выпали испытания никак не меньшие, чем в случае с их соотечественниками-австрийцами из группы «Кофе». Во-вторых, в отличие от «Кофе» эти двое выдвинулись на задание (причем не раз и не два). И в этой связи, в-третьих, тем печальнее то, что если члены группы «Кофе» были реабилитированы, то участники операции «Виски» так и числятся, с формальной точки зрения, пропавшими без вести. Эта глава – попытка решить хотя бы в новой России проблему, оставшуюся ещё от советской власти.

Как отправная точка – обнаруженное нами рукописное обращение вдовы одного из участников операции «Виски». Это обращение было составлено в теперь уже очень далёком 1956 г. Но мы считаем, что это обращение и к нам сегодняшним. Ко всем.

Гильда Иогановна Мрац была больше чем вдова советского агента (хотя у «пропавших без вести» были как бы не вдовы, а как бы всё ещё жены). Как мы расскажем чуть позже, она и сама в годы Великой Отечественной войны работала в тылу у нацистов на советскую разведку. Но всё же она оставалась иностранкой, что ясно видно из стилистики её заявления, к которому перейдем буквально одним абзацем ниже. Однако перед тем как представить этот удивительный и пронзительный документ, объясним, по какому адресу он был подан в Москве поздней осенью 1956 г.

Ныне это опять улица Ильинка. Тогда – улица Куйбышева. Сегодня в доме номер 23 по этой улице располагается Приёмная Президента Российской Федерации по обращению граждан. Тогда – справочная ЦК КПСС. Но и тогда, и сегодня этот московский адрес – тот, по которому обращались и обращаются, когда ни на кого больше надежды уже нет. Читаем (и, как мы помним, не обращаем внимания на орфографию и пунктуацию, ибо всё это писала советская разведчица, но всё-таки иностранка):

28 ноября 1956

В ЦК Ком. партии Сов. Союза

От Мрац Гильды Иогановны

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу помогать мне узнать о судьбе моего мужа Мрац Лоренц Мартынов. Он родился в 1908 г. в Вене. С 1934 года проживал в Москве. Член К.П. Австрии с 1933 года.

В начале войне в 1941 г. он был с другими австр. коммунистами призван в особ. войск НКВД. В октябре 1941 г. его отозвали для особое задание и он был эвакуирован в Куйбышеву.

Я, находясь в это время в Уфе, получила от него оттуда письмо. Это и было последний знак жизни, который я от него имела. До 1943 г. мне сообщили в органах НКВД что он жив и здоров. С 1943 по 1953 г. я не имела возможности что нибудь узнать о него, что я сама была на задании через Коминтерна а потом арестована. С 1953 года я пыталась узнать на многих местах т. е. главн. упр. внутр. и конв. охраны МВД упр. милиции минист. обороны. И т. д.

Везде ответили отрицательно. Есть предложение[689] что он может на задании с товарищом Лешль Франц (Австрийц) который был призван через Генштаб С.А.

Я нахожусь в Москве только проездом и через 2–3 дня поеду в Австрию. Поэтому прошу по возможности дать ответ в этот срок.

Хочу еще прибавить что в Вене находятся еще родители мужа, которым я конечно должна сообщить что случилось с сыном.

Заранее благодарю

Ваша Мрац Г.И.

Москва 28 XI 1956

P.S. О результатах прошу сообщить через ЦК партии Австрии в Вене[690].

Это конечно, очень сильный документ. Сначала прокомментируем то, что касается самой Хильды Мрац. Почему же она пишет о себе, что, вернувшись из-за кордона (куда ездила от Коминтерна уже ни в какую не в «ежовщину», а во время войны), была, тем не менее, тоже репрессирована?

Как и все австрийцы и австриячки, о которым мы писали до этого, Хильда Мрац приехала в СССР после событий 1934 г. в Вене. Шуцбундовка.

В 1936–1939 гг. она отвечала в Москве за помощь женщинам, чьи мужья поехали сражаться в интербригадах в Испании (одним из таких был и её муж, во многом легендарный ещё до Второй мировой).