Чехословацкие части двигались все более в глубокий тыл, чтобы там выжидать возможности эвакуации; среди их масс продолжался все тот же процесс разложения и параллельно шло укрепление эсеровского влияния. Полное бездельничанье и разгильдяйство среди чехов стало нормальным явлением; единственно, чем они продолжали усиленно заниматься, – развили торговлю и спекуляцию не только награбленным имуществом, но и новыми товарами, привозимыми с Дальнего Востока. Для этой цели чешское командование и политические руководители начали беззастенчиво использовать русскую железную дорогу, которая при всем напряжении не могла даже удовлетворить потребностей боевых армий и населения Сибири. Довольствие чеховойска брало треть всего наличного транспорта, обращавшегося тогда на Сибирской железной дороге, что давало на каждого чешского солдата по несколько десятков пудов ежемесячно. На действительные потребности войсковых частей из этого количества шла меньшая часть – львиную долю транспорта составляли различные ходкие товары, поступавшие потом от чехов на сибирский рынок. Не довольствуясь этим, чешские руководители начали вскоре передавать частным лицам, ловким спекулянтам, свое право на целые вагоны.

Возникало несколько громких дел. Однако Омское правительство, имевшее среди своих членов партийных социалистов, закрывало на это глаза, проповедуя нежелание обострять отношения; с другой стороны, так это все надоело и так все еще дорожили помощью союзников, что предпочитали терпеть и ждать, когда эти «доблестные» воины-спекулянты уберутся из Сибири.

Но адмирал Колчак твердо решил положить в будущем конец этому вопиющему безобразию, он ждал также, когда можно будет выбросить чехов из Сибири во Владивосток, чтобы там, перед их посадкой на суда, произвести ревизию всех их грузов. От участия в этой ревизии не могли бы уклониться и союзники. И несомненно, тогда преступление встало бы во весь рост и во всей своей неприглядной наготе; грабителей уличили бы с поличным.

И ясно: чем крепче был бы порядок в тылу, чем сильнее управилась бы там государственная организация, тем вернее поплатились бы все преступные элементы. Данные же были налицо, что усиление государственности и порядка, несмотря на все препятствия, идут верными шагами вперед; и виднелся день, когда русская национальная мощь окрепнет в тылу так же, как она была крепка на боевом фронте. Вот тогда-то и состоялось тайное соглашение между партией эсеров и главарями Чехословацкого национального комитета: чехи будут содействовать свержению правительства адмирала Колчака и переходу власти в руки эсеров, за что получат право вывоза своих многомиллионных грузов. Такова основа соглашения, реальная цель – рука руку моет.

Понятно вполне, что не представляется возможным установить точно время, когда состоялось это соглашение, каковы были детальные условия, способы осуществления, – все это делалось в глубокой тайне. В сущности, полное согласие не только между эсерами и чехами, но и с третьей стороной, с союзническими миссиями, установилось еще с лета 1918 года, с той же поры велась и общая работа, направленная ко вреду национальной России, но раньше все это носило случайный и временный характер; теперь был заключен союз, народился сплоченный комплот, сильный заговор, организованное проведение плана в жизнь.

Вся зима 1918/19 года прошла в передвижении Чехословацкого корпуса по железной дороге, в долгих уговариваниях солдат стать в тот или другой город или на станцию, в упрашиваниях со стороны союзных миссий согласиться на службу по охране железной дороги.

Всю зиму эти 50 тысяч военнопленных, разжиревших на сибирских хлебах, ничего ровно не делали. Всюду были толпы этих парней; наглое одутловатое лицо, чуб выпущен из-под фуражки по большевицкой моде, бегающий взгляд глаз, останавливающийся на каждом русском с враждебным и виноватым выражением. Все чехи были одеты щеголями, как наши писаря Главного штаба былых времен, – новенькая форма, сшитая из русских сукон, форсистые сапоги бутылками и перчатки. Нельзя не повторить, что многострадальная боевая русская армия в то же время была в рубищах и терпела недостаток во всем.

К весне наконец разместили чехов по квартирам, но они заявили, что поездов не отдадут, выставили к ним караулы и оставили вагоны нагруженными накраденным добром, чтобы в любую минуту быть готовыми к отъезду. Во всех городах междусоюзническая комиссия отвела для чехословацких частей лучшие помещения, в большинстве русские школы.

Союзные представители продолжали всячески ублажать чехов; как будто русских интересов совершенно не существовало для этих миссий, приехавших в Сибирь нам же помогать.

Вдобавок ко всем качествам чеховойска среди солдат их появился огромный процент больных скверными, секретными болезнями. Для них очистили госпитали и наводнили ими все города включительно до Владивостока. Наших раненых выбрасывали или отказывали в месте, так как больным чехам необходимы были лучший уход и заботы.

Ранней весной, проездом в Омск, я и генерал Нокс остановились на несколько дней в Иркутске. Командующий войсками этого округа генерал-лейтенант Артемьев развернул перед нами ужасную картину безобразного поведения солдат-чехов; старый боевой русский генерал трясся от гнева и сдерживаемого желания поставить на место разнузданную массу чехов, которых в свое время и корпус генерала Артемьева взял немало в плен в Галиции и Польше. Представитель Великобритании Нокс, который был отлично в курсе всего, который сам возмущался в интимном кругу этими порядками, теперь пожимал только плечами и говорил, что надо терпеть, так как в будущем чехословацкие войска принесут-де пользу.

Ненависть и презрение к дармоедам, обокравшим русский народ, возрастали в массах населения сибирских городов, в деревнях и в армии. Когда мы проезжали по улицам Иркутска, Красноярска и Новониколаевска, то видели на заборах почти всех улиц надписи мелом и углем: «Бей жидов и чехов. Спасай Россию!»

Нокс опять пожимал плечами и бормотал что-то о несдержанности русского народа.

На остановке в Красноярске в апреле 1919 года я долго говорил с начальником 3-й чехословацкой дивизии, майором Пржхалом, бравым офицером типа полковника Швеца. Он высказывал также полное возмущение своей массой и допущенным развалом; офицерская совесть майора Пржхала не мирилась с сидением за спиной русской армии. Но, по его мнению, дело можно было исправить, можно было даже получить для борьбы с большевиками хорошую и достаточную силу, – для этого требовалось провести лишь три меры: упразднение всяких политических руководителей, отделить около половины негодного элемента, обезоружить его, заключив в концентрационные лагеря, и вернуть строевым начальникам всю дисциплинарную власть, с учреждением военно-полевых судов. Понятно, на это не шли ни политические руководители чехов, ни союзные представители, ни «главнокомандующий русскими военнопленными» Жанен. Им нужно было не то…

Лето и начало осени 1919 года чехи провели на охране железных дорог. Весьма характерно то, что с их появлением в этой роли нападения и порча железной дороги участились и наконец сделались местами повседневным, регулярным явлением.

Постепенно усиливался комплот в тылу, креп заговор, росли вражеские силы; какие были у них планы и расчеты, тогда нельзя было в точности выяснить. Но документально установлено, что восстание против власти адмирала Колчака во Владивостоке и в Иркутске было поднято и проведено при близком участии и даже при помощи чехов. Гайда, живший с июля во Владивостоке и готовивший при широкой поддержке тамошнего Чехословацкого штаба восстание, получил после падения Омска телеграмму от официального чешского представителя при Омском правительстве доктора Гирсы такого содержания: «Начинайте, все готово».