Подношу к свету наручные часы, гляжу на циферблат. Тринадцать минут одиннадцатого. Утро. Белл еще не добрался до особняка.

– Еще утро, – говорю сам себе. – Время еще есть.

Губы сухие, язык как будто крошится, запах плесени так силен, словно в рот запихнули грязную тряпку. Хочется пить, чего-нибудь холодного, со льдом. В далекое прошлое отступает пробуждение в кровати, под простыней, когда тяготы дня покорно ждут своей очереди по другую сторону теплой ванны.

Я и забыл, что мне было так хорошо.

Тот, в кого я на этот раз воплотился, судя по всему, всю ночь провел скорчившись, и сейчас любое движение причиняет боль. К счастью, панель слева от меня легко сдвигается, глаза слезятся от дневного света.

Я в длинной галерее, которая тянется вдоль всего особняка. С потолка свисает паутина. Стены облицованы панелями темного дерева, повсюду громоздится старая мебель, покрытая толстым слоем пыли и изъеденная жучком-древоточцем. Отряхиваюсь, встаю и разминаю затекшие мышцы. Похоже, тот, в кого я воплотился, всю ночь сидел в чулане под лестницей, ведущей на сцену. Перед пыльной виолончелью лежат пожелтевшие ноты, я смотрю на них, и мне кажется, что в тесной каморке я проспал какое-то великое потрясение, что-то очень важное.

Какого черта я забрался в этот чулан?

Пошатываясь, бреду к окну, покрытому потеками грязи. Вытираю стекло рукавом, вижу внизу сад. Я на верхнем этаже особняка.

По привычке обыскиваю карманы, чтобы понять, кто я такой, но тут же соображаю, что мне этого не нужно. Я Джим Раштон, двадцатисемилетний констебль местного полицейского участка, о чем с гордостью всем рассказывают мои родители, Маргарет и Генри. У меня есть сестра и верный пес, а еще я влюблен в девушку по имени Грейс Дэвис, из-за которой и приехал в особняк.

Граница между мной и личностью того, в кого я воплощаюсь, почти исчезла; я не в состоянии отличить жизнь Раштона от своей. К сожалению, хмельной туман скрывает воспоминания о том, как я оказался в чулане. Вчера Раштон, выпив бутылку виски, рассказывал какие-то анекдоты, смеялся, танцевал – в общем, провел вечер в безудержном веселье.

А вдруг здесь был лакей? Может быть, это его рук дело?

Пытаюсь вспомнить хоть что-то, но от вчерашнего вечера в памяти остался лишь пьяный кураж. Взволнованно тянусь к карману, где лежит кожаный портсигар. В нем обнаруживается единственная сигарета. Хочется закурить, успокоить нервы, но в данной ситуации лучше, если я буду на взводе, особенно если без драки не обойтись. Лакей выследил Дэнса и дворецкого, так что опасность мне грозит и в ипостаси Раштона.

Отныне мой лучший друг – осторожность.

Ищу, чем вооружиться, нахожу бронзовую статуэтку Атласа, заношу ее над головой и крадусь между шкафами и сваленными в кучи стульями. Наконец добираюсь до выцветшего черного занавеса, протянутого поперек галереи. К стенам прислонены фанерные деревья, на вешалках висят маскарадные наряды, в том числе шесть или семь костюмов чумного лекаря. В коробке на полу высится груда клювастых масок и цилиндров. Судя по всему, в семье Хардкасл любили устраивать театральные представления.

Скрипит половица, занавес колышется, за ним кто-то притаился.

Я замираю, поудобнее перехватываю статуэтку и…

Из-за занавеса появляется раскрасневшаяся Анна.

– Ох, слава богу! – восклицает она, увидев меня.

Она запыхалась, под воспаленными глазами черные круги, светлые волосы растрепаны, чепец зажат в кулаке. Из кармана передника выглядывает краешек альбома с записями о моих обличьях.

– Вы Раштон, верно? Быстрее, у нас всего полчаса! Надо спасти остальных! – Она бросается мне навстречу, хочет схватить за руку.

Я отступаю, все еще занося статуэтку над головой, но меня сбивает с толку и настойчивость Анны, и отсутствие смущения в ее голосе.

– Никуда я с вами не пойду! – заявляю я, покрепче сжимая статуэтку.

Она недоуменно глядит на меня, потом соображает, в чем дело.

– Это вы из-за Дэнса и дворецкого? – спрашивает она. – Я пока еще про это не знаю. Я вообще мало что сейчас знаю, очнулась совсем недавно. Знаю только, что у вас есть восемь разных воплощений, а лакей их убивает, так что надо спасать остальных.

– Я вам не верю! Вы отвлекли Дэнса, и лакей его убил. Вы были свидетелем убийства дворецкого. Вы помогаете лакею, я сам видел!

Она мотает головой:

– Ну что за глупости! Ничего такого я еще не делала, а если и сделаю, то не потому, что предаю вас. Если бы я хотела вашей смерти, то убила бы все ваши воплощения, не дожидаясь, пока они проснутся. Вы бы меня даже не увидели. Да и потом, я не стану помогать тому, кто желает мне дурного.

– Так что же вы здесь делаете?

– Не знаю. Я пока не выяснила. Проснулась и увидела вас – ну, вас, только в другом обличье. Вы мне дали альбом, велели отыскать в лесу Дарби, а потом прийти сюда и спасти вас. Вот и все, что со мной пока случилось. Больше мне ничего не известно.

– Этого недостаточно. Ничего этого я не делал и не знаю, правда это или нет. – Опускаю статуэтку на пол, прохожу мимо Анны к занавесу, говорю ей: – Я вам не доверяю.

– Но почему? – спрашивает она, хватая меня за руку. – Я же вам доверяю.

– Это не…

– Вы помните хоть что-нибудь из прошлых витков?

– Только ваше имя.

Я гляжу на ее пальцы, сплетенные с моими, и понимаю, что очень хочу ей поверить.

– Значит, вы не помните, чем все заканчивается?

– Нет, – нетерпеливо отвечаю я. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что, – вздыхает она. – Ваше имя мне известно потому, что я помню, как звала вас в сторожке. Мы договорились там встретиться. Вы опоздали, я очень волновалась и, когда вас увидела, обрадовалась. А у вас было такое лицо…

Она устремляет на меня глаза с огромными темными зрачками. Смотрит вызывающе, но без всякого притворства. Не может быть, чтобы…

«Здесь все носят маски».

– И вы меня убили. – Она касается моей щеки, разглядывая лицо, которого я еще не представляю. – А сегодня утром, увидев вас, я так испугалась, что едва не убежала, но вы были так подавлены… так напуганы. На вас навалились все ваши жизни, вы их не различали, не знали даже, кто вы. Вы дали мне этот альбом, снова и снова просили прощения. Говорили, что теперь вы совсем другой и что нам отсюда не выбраться, если мы будем раз за разом совершать одни и те же ошибки. Вот и все.

Воспоминания пробуждаются, но неуверенно и откуда-то издалека. Я чувствую себя человеком, который пытается поймать бабочку на противоположном берегу реки.

Анна кладет в мою ладонь шахматную фигуру, сжимает мне пальцы в кулак:

– Это поможет вам вспомнить. В прошлом витке мы договорились, что узнаем друг друга по шахматным фигурам. Слон – это вы, Айден Слоун, а конь – это я. Защитник, вот как сейчас.