Великий князь Михаил Александрович 16 (29) мая 1915 г. записал в дневнике среди прочих событий и свидание со своим «августейшим» братом:

«Утром был адмирал Коломейцев. В 12 ч. Н[аташа], Вяземские и я поехали в авт[омобиле]. – Я завтракал в Царском [Селе], другие поехали в Петроград. В 3 ч. я приехал в Петроград и видел по делам [Б.В.] Никитина, который приехал от [Я.Д.] Юзефовича (встретились мы в «Astoria» у [Н.А.] Врангеля). В 5 ч. я пил чай у Мама. В 7 ч. поехал к Н[аташе] в «Astoria», где я принял [А.О.] Чермоева, а затем Н[аташа], Вяземские, Дж[онсон] и я обедали у себя в номере, а потом поехали в Малый театр в ложу Путятиных, а рядом были граф и графиня Капнист, к которым мы поехали ужинать и просидели у них до 2 ч. (Драма была интересная «Вера Мирцева»). – В Гатчину вернулись в 3¼ ч.»[272].

В дневнике императора Николая II от 16 мая 1915 г. читаем:

«Погода была тихая и довольно теплая. Зелень подвигается, но очень запоздала. Завтракали: Миша и гр. Фредерикс. Принимал долго итальянского посла маркиза Карлотти по случаю объявления Италиею войны Австрии»[273].

Мощный удар противника был направлен встык между русскими 3-й и 4-й армиями Юго-Западного фронта, между Верхней Вислой и подножием Бескидского хребта в районе Горлице, а также в центр 3-й армии генерала Р.Д. Радко-Дмитриева (1859–1918). Общая численность войск русской 3-й армии, стоявших по реке Дунаец, исчислялась в 260 тысяч человек при 100 пулеметах, 141 легком и 4 тяжелых орудиях[274]. Предназначенная для прорыва русского фронта 11-я армия генерала А. фон Макензена (1849–1945) скрытно формировалас, главным образом из войск, переброшенных с Западного фронта. В этот период наши союзники по Антанте (это оказалось характерным и для последующих кампаний) предпочитали бездействовать, пока русские гибнут. Из Франции на подмогу прибыли 12 немецких дивизий, в том числе гвардейский корпус. После упорных боев фронт оказался прорван, и русские корпуса были приведены в большое расстройство. Превосходство в огневых средствах ударной германской группировки было настолько велико (примерно – один к пятнадцати), что отразить наступление было практически невозможно. В итоге Горлицкий прорыв неприятеля создал угрозу окружения Карпатской группировки, которая начала повсеместный отход. В конце концов 3-я армия откатилась за реку Сан, что привело к замене командарма генералом Л.В. Лешем (1862–1934). Затем очередь дошла и до 8-й армии генерала А.А. Брусилова.

Великий князь Андрей Владимирович в эти дни сделал следующую запись в дневнике:

«19 мая. По сегодняшним сообщениям с Южного фронта, вчера австрийцы вошли в город Перемышль, но были выбиты азовским полком. Вчера на фронте у Жирардова (город Жирардов расположен в 50 км к юго-западу от Варшавы. – В.Х.) от удушливых газов выбыло из строя около 8000 человек, причем доктора полагают, что, слава Богу, если погибнет не более 25 %, а то, пожалуй, и больше. Теперь возникает вопрос, не начать ли и нам применять такие же газы. Уже есть соответствующие изобретения»[275].

В самом деле такие секретные работы проводились и в России. Например, в дневнике императора Николая II от 3 февраля 1916 г. имеются интересные сведения:

«До доклада у меня был Алек, который в 12 ч. у платформы показывал испытания разных противогазовых повязок и масок»[276].

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович свидетельствовал:

«3 февраля в Ставку приехал Верховный начальник санитарной части принц Александр Петрович Ольденбургский, гроза всех тех, кто соприкасался с санитарной частью. Энергия принца была неиссякаемой. Он горел в работе, несмотря на свои годы, отдавал войне все свои знания, весь ум, всего себя без остатка. Принц долго докладывал Государю. Он привез новые модели противогазовых масок. После завтрака император прибыл на вокзал, где стоял поезд принца. Один из вагонов был наполнен желто-бурым ядовитым газом. Снаружи, в окнах вагона можно было видеть, как сдох впущенный туда зверек. В вагон вошли три офицера и два химика в новых масках. Они пробыли там 30 минут и вышли совершенно не пострадавшими. Между тем тяжелый, отвратительный запах ядовитых газов был слышен даже снаружи вагона. Государь смотрел на всю эту картину, стоя у окна вагона, слушая доклад принца, а затем поблагодарил и принца, и тех, кто участвовал в опытах»[277].

Однако вернемся на Юго-Западный фронт. В этих кровопролитных боях весны 1915 г. погиб родственник Императорской фамилии князь Константин Александрович Багратион-Мухранский (1889–1915), супруг княгини императорской крови Татьяны Константиновны (1890–1979), старшей дочери великого князя Константина Константиновича. В начале Великой войны он находился в 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии и служил в элитном Кавалергардском полку, затем был по его же просьбе прикомандирован к 13-му лейб-гренадерскому Эриванскому полку. Кавалер Георгиевского оружия, флигель-адъютант Свиты императора. Князь погиб в бою на фронте 19 мая 1915 г. под Львовом, командуя ротой. 21 мая состоялась панихида в церкви Павловского дворца, на которую приехали Их Величества с великими княжнами.

В дневнике императора Николая II от 21 мая имеются строки:

«Принял Сухомлинова и Маклакова. Обедали в 7½ и затем поехали в Павловск на панихиду по Багратиону – убитому третьего дня, будучи прикомандированным к Эриванскому полку. Вернулись в 9 ½. Читал до чая. Узнал, что наши войска покинули Перемышль»[278].

Князь императорской крови Гавриил Константинович (1887–1955) позднее в эмиграции делился по этому поводу воспоминаниями:

«Весной приехал с фронта Костя Багратион, муж Татианы, служивший в Кавалергардском полку. Он мечтал перейти на время в пехоту, потому что, благодаря страшным потерям, в пехоте недоставало офицеров. Так как в кавалерии потери были незначительны, кавалерийских офицеров прикомандировали к пехотным полкам. Конечно, Татиане желание мужа перейти в пехоту было не особенно по душе, но она согласилась. Костя Багратион был замечательный офицер. Он имел Георгиевское оружие.

Он устроил как-то в своих комнатах под куполом, где он жил с Татианой в Павловске, вечер для раненых офицеров Эриванского гренадерского полка, которые лечились в царских госпиталях в Царском Селе. Их собралось довольно много. В это время у моих родителей сидел дядя Георгий Михайлович, родившийся и проведший все детство на Кавказе, когда его отец, великий князь Михаил Николаевич, был Кавказским наместником. Он пришел наверх поговорить с эриванцами, которые в мирное время стояли на Кавказе.