— Я буду молча жевать, сохраняя скорбное выражение лица, если это доставит тебе радость, — пообещал я. — Можно составить тебе компанию или лучше сделать вид, что нас тут не было?

— Сделайте вид, что вы тут есть, — устало улыбнулся он. — Я по живым людям соскучился, по правде говоря. Света белого не вижу, из сортиров не вылезаю. Впрочем, можете меня поздравить, расследование закончено. Сейчас съем что-нибудь и пойду спать, если не усну прямо за этим столом… Кстати, наш шеф все же редкостная свинья. Я послал ему зов, чтобы сообщить о своем бессмертном подвиге. И знаете, что он ответил?

— Попробую угадать, — усмехнулся я. — Скорее всего, он искренне удивился, что ты не закончил расследование тремя днями раньше.

— Да, в отличие от меня, ты разбираешься в людях, — удрученно признал Мелифаро. — Добавлю только, что шеф не сразу вспомнил, о каком деле идет речь. А я-то, дурак, рассчитывал на памятник в полный рост перед входом в Дом у Моста. Так гордился собой…

— Ничего, — утешил его я. — Теперь мы тоже будем тобой гордиться, хочешь?

— Хочу, — кивнул он. — Можете начинать.

— Сразу после того, как ты расскажешь нам душераздирающие подробности этого таинственного дела, — пообещал я.

— Смех смехом, а подробности действительно вполне душераздирающие, — заметил Мелифаро. — Ладно уж, расскажу. Только съем что-нибудь, если хозяин этого заведения не пал очередной жертвой нового сортирного демона — от старого-то я и пепла не оставил. Зря улыбаетесь, кстати. Я не шучу. Это был именно демон.

— Сортирный демон? — изумилась Меламори.

— Да, незабвенная, именно сортирный и именно демон, можешь себе представить, — буркнул Мелифаро.

Тут ему наконец принесли заказ. Опрокинув рюмку какой-то огненной воды местного разлива и умяв полпорции сырного танга, Мелифаро почти вернул себе прежний человеческий облик и принялся рассказывать.

— В Ехо объявилась очередная пакостная тварь из иного Мира. По крайней мере, хочется думать, что именно из иного: было бы печально обнаружить, что у нее здесь осталось множество братиков и сестричек. Эта разновидность тварей питается человеческим страхом, что само по себе не новость. В юности, когда я пытался получить хорошее образование и в связи с этим изредка заставлял себя читать умные книжки, я раз и навсегда уяснил, что способность питаться чужим страхом является одним из видовых признаков демона. Но на практике я до сих пор ни с чем подобным не сталкивался. Хотите правду, ребята? Эта пакость хорошо знает свое дело. Что она умеет, так это внушать страх, противостоять которому невозможно. К счастью, оказалось, что я вполне могу действовать, невзирая на страх. В противном случае я бы пополнил список безнадежных пациентов какого-нибудь городского знахаря. Тешу себя надеждой, что меня, как персону значительную и для Соединенного Королевства бесценную, выхаживал бы сам Абилат Парас.

— Но при чем тут сортиры? — с любопытством спросил я. — Неужели выяснилось, что именно там ткань, разъединяющая Миры, особенно тонка? Было бы обидно: все же я вынужден изредка посещать эти места.

— Правда, что ли? — Мелифаро заставил свою физиономию изобразить гримасу удивления. — Как интересно! Впрочем, можешь быть спокоен, вряд ли эта клятая ткань истончилась именно в столь любимых тобою помещениях. Просто демон оказался сообразительным. Он быстро понял, что — только не вздумайте ржать, ребята, я до сих пор горжусь своим открытием! — человек, сидящий в уборной, особенно уязвим. В глубине души мы считаем свои сортиры самым надежным укрытием. Там мы не ждем ни чудес, ни подвохов. А тот, кто уверен в собственной безопасности, абсолютно беззащитен — это же известная аксиома!

— Забавно, — улыбнулся я. — Но похоже на правду.

— Похоже, — серьезно согласилась Меламори. — Мы беззащитны, когда находимся дома. Еще более беззащитны в спальне. Но в уборной… Да, пожалуй. Твой демон прав, Мел.

— Ага. Он прозорлив и не брезглив. Но, к счастью, излишне самоуверен. В противном случае вряд ли я бы его так быстро поймал. Впрочем, у меня несколько суток ушло только на то, чтобы узнать о его существовании. А уж наша встреча лицом к лицу была воистину незабываемым событием! До сих пор не могу поверить, что мне удалось его уничтожить: я так перепугался, что забыл, как меня зовут. А ведь знал заранее, что мне предстоит… В общем, намаялся я с этим грешным расследованием! — уныло заключил Мелифаро.

— Но теперь-то все, — напомнила ему Меламори.

— Ага, все. Если только не окажется, что этот демон был малолетним несмышленышем, который попал в наш Мир по глупости, и вслед за ним не заявится его мамаша, — горестно вздохнул наш бравый охотник за привидениями.

На этой оптимистической ноте он все же отправился спать, доверчиво завещав нам свой счет — не настолько, впрочем, большой, чтобы я почувствовал себя банкротом.

— Когда я только поступила на службу в Тайный Сыск, эта история о демоне меня бы ужаснула, — задумчиво сказала Меламори. — Я бы, чего доброго, отказалась ходить в уборную без эскорта. Пару лет назад она бы меня испугала, но мне удалось бы взять себя в руки и даже помочь Мелифаро в его тяжком труде — если бы это вдруг понадобилось. Год назад я бы страстно пожелала лично встретиться с этим хваленым демоном и испытать свою силу. А сейчас… Сейчас мне просто не очень интересно. Так, забавно, не более того.

— А ведь ты права, — признал я. — Могу сказать о себе примерно то же самое.

— Мир стал менее угрожающим, правда? — словно бы рассеянно спросила она. И, не дожидаясь ответа, добавила: — Но и менее ярким. Все оттенки бытия потускнели, будто не живем, а при свечах ужинаем: уютно, интимно, но как-то не всерьез. И словно бы ненадолго… К тебе это не относится, Макс. Но ко всему остальному — относится. В последнее время мне кажется, что мир лежит под толстым стеклом: он — отдельно, я — отдельно. Только этот давешний страх, когда мы с тобой решили, будто туман — это чужой сон, был таким настоящим! Странно получается: неужели следует жить от страха до страха, снисходительно принимая все удовольствия, которые находятся в промежутке?

— Страх действительно одна из самых сильных эмоций, — согласился я. — Встряхивает, освежает… Но с чего это тебя так занесло?

— Меня не занесло, — сердито возразила Меламори. — С кем мне и быть откровенной, если не с тобой? Мы с тобой много разговариваем, Макс. Но мы все время говорим о пустяках и почти никогда о том, что действительно важно. Разве это не странно? Надо бы наоборот.

— Надо бы, — согласился я. — Но мы же обормоты бессмысленные, правда?

— Правда, правда, — снисходительно откликнулась она и выжидающе уставилась на меня.

Я понял, что если немедленно не скажу что-нибудь умное, меня съедят вместо десерта — и поделом!

Пока я лихорадочно перебирал про себя тезисы, подходящие для грядущего выступления, Меламори почти жалобно спросила:

— Макс, неужели ты не понимаешь, о чем я говорю? Никогда еще не жилось мне так славно, как сейчас… но в то же время никогда еще мне не казалось, будто я вижу мир сквозь пыльное цветное стекло. Никогда прежде меня не приводило в ужас собственное равнодушие к происходящему. Раньше все было «взаправду». А теперь — почему-то нет.