Ив в темноте пересекла комнату. В изголовье узкой кровати лежала среди груды подушек в полосатых льняных наволочках Ухти-Тухти, и Ив взяла мягкую игрушку и рассеянно провела пальцами по густому, жесткому ворсу. Потом легла на подушки, прижав к себе ежиху. И задумалась.

Ей не следовало иметь ребенка. Она поняла это в ту же секунду, как врач сказала: «О, очаровательная, очаровательная, чудная девочка», и положила ей на живот окровавленное, теплое, извивающееся существо, и тихонько прошептала: «Я знаю, что вы чувствуете в этот момент, Ив. У меня своих три». И все находившиеся в помещении — казалось, их десятки — принялись что-то бормотать о красоте этой минуты, о чуде рождения и благословенно благополучном рождении абсолютно здорового, прекрасно сложенного и жадно кричащего младенца. Удивительное, чудесное, потрясающее, поразительное, невероятное, бесподобное, необыкновенное. Никогда за пять минут Ив не слышала столько прилагательных, описывающих событие, в течение двадцати восьми мучительных часов терзавшее ее тело и теперь заставляющее желать только покоя, тишины и, больше чем всего остального, одиночества.

Заберите ее, снимите с меня, хотелось сказать ей. Но она была женщиной, которая даже in extremis[23]всегда помнила о важности имиджа. Поэтому она прикоснулась к необмытой головке и к плечам вопящего младенца и ради присутствующих ослепительно улыбнулась. Чтобы, когда настанет время и таблоиды примутся энергично копаться в ее прошлом, отыскивая разные гадости, с помощью которых можно будет воспрепятствовать ее приходу во власть, ни у кого из свидетелей рождения Шарлотты они их не добыли бы.

Узнав о своей беременности, она подумала об аборте, но приказала себе не принимать поспешных решений, а просчитать все возможности и проследить, к чему каждая из них приведет. И таким образом поняла, что безопаснее всего — сохранить ребенка и оставить его у себя. Аборт могли с легкостью использовать против нее впоследствии, когда она будет изображать из себя убежденную сторонницу семейственности. Отдать на удочерение — хороший вариант, но не в том случае, если во время кампаний по выборам в парламент, которые, она была в этом убеждена, станут частью ее будущего, она собирается представляться Работающей, Подобно Многим из Вас, Матерью. Ив могла понадеяться на выкидыш, но она была здорова как бык, да и в любом случае выкидыш всегда порождает вопросы и сомнения — не причинила ли себе женщина какой-то вред умышленно? А сомнения в политике пагубны.

Ив изначально намеревалась сохранить имя отца ее дочери в тайне от всех, включая его самого. Но неожиданная встреча с Деннисом Лаксфордом пять месяцев спустя помешала этому. Дураком Деннис не был. Когда Ив увидела, как из другого конца Центрального вестибюля парламента он обежал глазами ее фигуру, а затем остановил взгляд на ее лице, она поняла, какой вывод он сделал. Позднее Деннис подошел к ней, и она ясно дала ему понять, что его участие в жизни их ребенка никогда не будет желанным. После единственного звонка, через месяц после рождения Шарлотты, когда он безуспешно попытался обсудить с ней «финансовое обеспечение», которое хотел предоставить девочке, он не вторгался в их жизнь. Ив несколько раз этого ждала. Сначала, когда ее избирали в парламент. Потом, когда она вышла замуж. Когда же Деннис так и не проявился и годы потекли своей чередой, она подумала, что свободна.

Но мы никогда не освобождаемся от своего прошлого, поняла Ив в темной комнате Шарлотты. И еще раз мысленно признала правду: ей не следовало иметь этого ребенка.

Она повернулась на бок. Пристроила Ухти-Тухти под подбородком. Подтянула к животу ноги и вздохнула. Мягкая игрушка слабо пахла арахисовым маслом. Которое — Ив повторяла это дочери сто тысяч раз — она не должна была есть в спальне. Неужели Шарлотта действительно снова ее ослушалась? Испачкала игрушку—дорогую покупку из «Селфриджа», — открыто не повинуясь желаниям матери? Ив сунула нос в жесткий ворс и быстро, с подозрением, вдохнула, потом еще раз. Ежиха точно пахла, как…

— Ив! — Он торопливо подошел к ней. Ив почувствовала на плече его ладонь. — Не надо, — произнес Алекс. — Только не так. Не в одиночестве. — Муж попытался повернуть ее к себе. — Позволь мне помочь тебе, Ив.

Она порадовалась темноте и ежихе, в ворсе которой прятала лицо.

— Я думала, ты спишь, — сказала она. Кровать прогнулась, когда он сел на край. Алекс прилег рядом с Ив, повторяя ее позу, крепко обнял.

— Прости.

— За что?

— За то, что так расклеился. Я был не готов. Я не думал, что все так кончится. С Шарли. — Он схватил ее за руки, сжимавшие ежиху. — Господи, Ив. Я произношу ее имя и словно падаю в бездонную пропасть.

— Ты ее любил, — шепотом отозвалась Ив.

— Не представляю, как тебе помочь.

Она одарила его единственной правдой, какой могла одарить;

— Мне никто ничем не может помочь, Алекс.

— Ты должна это прекратить, — сказал он. — Ты винишь себя. Не надо. Ты поступила так, как считала наилучшим. Ты не знала, что произойдет. Ты не могла знать. И я не возражал. Я согласился. Никакой полиции. Если на то пошло, мы оба виноваты. Я не позволю тебе одной нести это бремя. Проклятие. — Его голос задрожал на последнем слове.

Услышав эту дрожь, Ив задалась вопросом, как ее муж перенесет события ближайших дней. Она поняла, что жизненно важно не дать ему встретиться с представителями средств массовой информации. Они ведь непременно пронюхают, что она не обратилась в полицию, когда Шарлотта исчезла, и вцепятся в эту информацию, как в кость, пытаясь выведать истинную причину ее нежелания оповещать официальные органы. Одно дело если они будут задавать вопросы ей. Она привыкла с ними сражаться, и даже если ей не хватит ловкости правдоподобно солгать, она — мать жертвы и, следовательно, имеет полное право не удовлетворять досужее любопытство. И совсем другое дело — Алекс. Он может сгоряча что-нибудь ляпнуть. Поэтому важно — жизненно важно, — чтобы он ни за что не общался с прессой.

Ему нужна еще таблетка успокоительного, решила Ив. Даже, вероятно, две, чтобы он проспал всю ночь. Сон так же важен, как молчание. Иначе рискуешь потерять над собой контроль. Она приподнялась на локте, взяла его руку, на мгновение прижала к щеке и отпустила.

— Куда…

— Хочу принести таблетки, которые дал нам врач.

— Не сейчас.

— Нам понадобятся силы.

— Но таблетки — временная мера. Ты должна это понимать.

Она немедленно насторожилась. Попыталась разглядеть выражение его лица, но темнота, защищавшая Ив, защищала и его.

Он сел. Минуту собирался с мыслями и наконец, притянув Ив к себе, заговорил:

— Ив, послушай меня. Здесь ты в безопасности. Так? Со мной ты в полной и абсолютной безопасности. Здесь, в этой комнате, ты можешь дать волю своему горю. Я не чувствую того, что чувствуешь ты… я не могу, потому что я не ее мать… но я ее любил, Ив. Я… — Он умолк. Ив услышала, как он подавил рыдание. — Принимая таблетки, ты просто загоняешь вглубь свои страдания. Ты ведь это делаешь, да? И ты делаешь это потому, что я совсем потерял голову. Из-за моих тогдашних слов, что ты совсем не знаешь Шарли. Господи, как я о них жалею. Меня просто занесло. Но я хочу, чтобы ты знала: сейчас я весь твой. Здесь, со мной ты можешь дать себе волю.