машины замерли, на искорёженных боках темнели исковерканные гербы обеих семей. Поэтичи и Прозаевы осознали, что их дети умирают, и прекратили бой, чтобы попытаться их спасти. Но Одиссей знал, что спасти уже невозможно.

— Что с ними?! — завизжала Ангел. Она была подбита, поле истрачено, одно крыло сломано, на плече кровавое месиво, но женщина бесстрашно рвалась к детям сквозь искорёженные и пылающие техно-скелеты. — Что ты с ними сделал?!

Её вопль был обращён к Одиссею.

— Витальное единство, — ответил детектив. — Их жизненная сила стала одним целым, но в двух телах. Выжить может только один из них, и только они сами могут решить, кто.

Юля сидела над Ромой и гладила его, девочка была перекошена страданием, на её мокром от слёз лице читались любовь и боль, такие искренние и настоящие, что становилось трудно дышать.

— Проснись, любимый, — шептала она, — ты не успел ещё побыть со мной, не уходи. Я без тебя не вижу и не чувствую. Я не хочу… не хочу так жить: слепой, глухой и бесчувственной. Я просто хочу… чтобы жил ты.

— Юля, отойди от него! — загремело слева, от Прозаевых.

Но Юля склонилась над мужем, приникла к нему долгим и нежным поцелуем, и, как обрывок тонкой белой фаты, сползла в грязь.

На пересохшем болоте воцарилась мёртвая тишина. Роман дёрнулся и судорожно вздохнул, в тусклые глаза медведича вернулся утраченный смысл. Он сел, заторможенно озираясь, застонал, увидев Юлю в грязи. Поднял княжну, замер, баюкая её. Внезапно на морде Поэтича проступила кроткая безумная улыбка.

— Рома, брось её! Живи! — закричали справа.

— Я уничтожу того, кто это сделал, — простонал раненый ангел. — Клянусь прародителем. Клянусь.

Но Роман не видел никого, кроме жены, для него никого больше и не было. Он получил её послание: то, что она лежала перед ним в грязи и то, что он очнулся, уже было выбором, который она сделала. Но медведич не мог принять этот выбор.

— Схитрить хотела… нет, не дело… Меня не бросишь, не сбежишь, — прохрипел он. — Я передам из тела в тело… вопрос, а ты ответ скажи.

Он целовал её осторожно и бережно, боясь отдать слишком много и упасть без жизни, его сердце билось всё медленнее и слабее, одна рука побелела и не двигалась. Но на недолгие секунды его любимая вернулась.

— Ты, — прошептала Юля, слабо пытаясь оттолкнуться.

— Нет, ты, — выдохнул медведь, из последних сил удерживая её одной рукой.

Они склонились друг к другу, лбом ко лбу, ладонь к ладони, плечо к плечу; влюблённые превратились в любящих — слишком быстро и слишком скоро.

Ангел молчала, закрыв искажённый рот рукой; молчали зайчиха-аристократка и медведь; никто не находил сил и совести вторгнуться в секунды, которые остались у Юли и Романа.

— Вспомните, кто впервые рассказал вам о друг друге? — в сдавленной тишине спросил Одиссей Фокс.

Его голос был страшно спокоен, так что дети услышали. Их бледные лица повернулись к Фоксу, удивлённые этим странным вопросом, а затем каждый из них бросил взгляд: Юля на зайчиху, Рома на медведя. Потом они вернулись друг к другу и смотрели ещё немного, до тех пор, пока их глаза не закрылись. И жизнь, непринятая обоими, исчезла в никуда, без следа.

Посередине болот, в кругу дымящихся обломков и искорёженных машин лежали трупы юноши и девушки, а Одиссею в уши врезался один из самых болезненных звуков, что ему довелось услышать: крик ангела.

4

Ангел молчала, закрыв искажённый рот рукой; молчали Прозаевы и Поэтичи; никто не находил сил и совести вторгнуться в последние секунды, которые остались у Юли и Романа.

— Вспомните, кто впервые рассказал вам о друг друге? — спросил Одиссей Фокс.

Бледные лица детей повернулись к Фоксу, удивлённые этим странным вопросом, а затем каждый из них бросил взгляд: Юля на зайчиху, Рома на медведя. Ничего не ответив, они вернулись друг к другу и смотрели ещё немного, до тех пор, пока их глаза не закрылись и жизнь, непринятая обоими, исчезла в никуда, без следа.

Сначала было тихо, все остановились, не зная, каков следующий шаг, было сложно поверить, что всё это на самом деле произошло. Но шли секунды, и Рома с Юлей не шевелились, не приходили в себя. Посередине болот, в кругу дымящихся обломков и искорёженных машин лежали тела юноши и девушки, которые минуты назад любили друг друга и были счастливы. И внезапно до всех дошло, что они умерли.

Одиссей подошёл к детям и посмотрел на их лица, которые сохранили последнее выражение. В глазах затуманилось, детектив присел и коснулся рукой бриллиантовой брошки у Юли на груди. Брошка была холодная и колючая, а Юля ничего не почувствовала. Как и Роман.

Романова подошла, шаркая раненой ногой и подволакивая перебитое крыло, упала на колени. Она медленно раскрыла чёрные крылья и укрыла ими тела детей, словно саваном. Одиссей поднялся и пошёл прочь, и ему в уши врезался один из самых болезненных звуков, что ему довелось слышать: крик раненого ангела.

* * *

— Вы, — с ненавистью выдохнула Прозаева, — Убили мою племянницу. Вы. Лишили наш род наследницы. Я хочу, чтобы вы сгинули с просторов космоса. Чтобы звезда вашего рода взорвалась и сгорела без следа.

Высокая точёная фигурка застыла перед лохматым медведем, как стрела с убийственным остриём, готовая к выстрелу.

— Пускай дотла сгорит моя звезда, лишь бы твоя погасла навсегда! — прорычал в ответ безумный Поэтич. Он сорвал с себя рубаху, располосовал на обрывки, швырнул на янтарный пол и растоптал. Они уставились друг на друга, словно были готовы наброситься и сцепиться прямо здесь и сейчас.

— Чума на ваши оба дома! — Романова встала между ними. — Из-за вашей вражды погибли два отпрыска, которые значили для Руси больше, чем две оставшихся семьи. Я не позволю вам рвать планету на куски своей войной!

— При всём уважении, светлейшая, — холодно произнесла Прозаева, отступая на шаг и кутаясь в пышное соболиное манто, — Вы не царица, а лишь глава собрания. Не вам казнить и миловать; не вам решать, быть или не быть войне. Решать будет большинство.

Большинство ответило сдержанным гулом. Представители двенадцати высочайших родов собрались в Янтарной комнате: здесь были Рюрики, Грозные, Долгорукие и остальные — весь цвет фамильной истории Руси. Над каждым князем висела лазерная метка, светящийся герб его семьи.

Посередине комнаты из пола бил прозрачный родник, и он поддерживал тонкую хрустальную пластину, на которой возлежала Великая императорская корона Романовых, одна из семи бесценных реликвий старой Земли. Одиссей узнал корону, потому