Отец обрывает свою тираду на середине, похоже, сообразил, чего он добился.

– Спасибо, – говорю.

– За что?

– Зато, что остался самим собой. А то я на какое-то мгновение испугалась, что ты превратишься в приличного человека.

– Ты… слушай… – Он пытается подавить гнев, вскакивает и озирается в поисках пепельницы. Двинулся было к цветочному горшку, да перехватил мой взгляд и тут же передумал.

Подойдя к окну, поспешно затянулся пару раз и отправил бычок на улицу. – Ну чего ты взъелась? Брось, давай хоть попробуем. Просто прокатимся ко мне на работу, и ты посмотришь, что да как.

– Я подумаю, – отвечаю. Просто чтобы выпроводить его.

– Ну, вот и славненько, – говорит отец обрадован но. Я тут же протягиваю руку и добавляю громкости. Намек понят, и отец выходит, скорчив недовольную рожу и заткнув уши пальцами.

Короче, мы уже подъезжаем к городу, и я думаю: бля, опять пронесло. Тут и молиться научишься – Крейви совсем безбашенный, шныряет между машинами, носится с полосы на полосу, как будто мы не на дороге, а в компьютерной игре. Но вот уже окрестности Кауденбита, на полной скорости входим в поворот…

…и летим в никуда…

Я уже не на моцике, лечу, трепыхая крылышками, как бабочка, ме-е-едленно так лечу, а когда полет прекращается, словно оседаю на мягкие подушки… А потом удар – как взрыв, только откуда-то изнутри. Как будто уложили меня отдыхать да и разбудили… Все вокруг шумит…

Потихоньку осознаю: я застрял в кроне дерева. Смотрю вниз, а там сидит Крейви. Скособочился весь, наклонился вперед у корней огромного дуба рядом с тем, в кроне которого торчу я. По виду – ну точно задремал. А над ним по стволу дерева намазано какой-то темно-красной краской. По ходу дела свежей. Откуда бы ей здесь взяться? Доносится вороний крик, и вдруг я вижу, откуда эта красная херня на дереве. Из шеи Крейви, вот откуда. Потому что на плечах у него торчит лишь красный пенек, да какая-то белая костяшка. А головы ни хера и нет.

Ебать-колотить.

Проверяю все по порядку – яйца, глаза, руки, ноги… Ка-жись, все на месте. Пытаюсь слезть. Ветки царапают руки, рассекая кожу до крови, но мне плевать. Все как будто онемело и в то же время словно веревками стянуто. И вот я на земле. Надо посмотреть, что там с Крейви. Подхожу ближе… Уй, бля, так это мне не померещилось. Головы ни хуя нет.

Торчит обрубок шеи, из него – кусок хребта. Срубило чисто, как лезвием. Кровь еще пузырится, булькая из обрубка, и тело еще подергивается, как при ломке. Такое ощущение, что он придуривается, что это просто одна из его тупых шуток.

Поэтому смотрю по сторонам, ожидая увидеть голову с ухмыляющейся рожей. Какой там, Крейви отдал концы…

Капли дождя падают на голову и плечи, я задираю лицо вверх. Красная капля расплывается по моей белой футболке. Да это же его кровь, разбрызганная по листве, по веткам дерева. Я стою, а меня поливает его кровью.

Вытираю окровавленное лицо, заслоняясь от слепящего солнца. Смотрю на дорожную насыпь. Мотоцикл валяется там, где и перевернулся. Останавливается какая-то тачка, из нее вылезает мужик в клетчатом пиджаке и кричит:

– Вы сильно ранены?

– Не, – кричу в ответ, – я цел.

– Вы же весь в крови!

А я безудержно хохочу.

Вспомнились Вся-Промокла и Вся-Вспотела. Вот бы из нас компашка получилась!

– Ага, я – Весь-В-Крови!

По изодранным рукам красным вином струится кровь, и я не знаю – да и не все ли равно? – моя она или Крейви.

– Вот дружку моему просто крышу сорвало…

– Ничего удивительного, эти штуки на таких скоростях летают. – Мужик пока ничего не понимает. – Езда на мотоцикле очень опасна! Дружок-то небось наркоман?

– Да не, так, дернули чуток, да по кружке пива в Перте пропустили.

Тут мужик подходит к краю насыпи и замечает тело Крейви.

– Боже… О Боже! У него головы нет! О Боже! – И давай блевать, а потом ныряет втачку, и вот я уже слышу, как он схватился за мобильный.

А я почему-то думаю о матери Крейви, точнее, о ее дыре, из которой Крейви появился на свет много лет назад и которая столь бесстыдно выставлена сейчас юными отморозками на сайте «Блю Бразил».

А еще я теперь вижу, что произошло; это полный пиздец. Кто-то из этих же самых юнцов-хулиганов согнул дорожный знак «Сбросьте скорость», да так, что его острый край оказался как раз на уровне шеи мотоциклиста. И Крейви налетел на этот знак на полном газу.

Ебать-колотить.

Острый край одной из сторон знака – весь в алой крови; от него по всей поверхности разлетелись кровавые капли. Ни дать ни взять гильотина. Королевство Файф во всей своей ебучей средневековой красе.

Но где голова-то?

Ныряю в густые заросли кустов и крапивы, ищу голову. Она должна быть в шлеме, далеко отлететь не могла. И тут слышу цокот копыт на дороге, голоса, а потом мужик, что на машине говорит:

– Девочки, не смотрите туда, проезжайте.

И слышу голос Дженни:

– Это наш знакомый… – А потом ее крик: – Джейсон! Отзовись!

– Пожалуйста, не подходите близко, здесь произошла ужасная авария, – долдонит мужик.

Я по пояс торчу в жгучей крапиве, но поворачиваюсь и вижу: там, наверху, на насыпи Лара с лицом, перекошенным от ужаса, отступает, а Дженни порывается спуститься.

– Джейсон! – вопит она.

– Да здесь я, все со мной в порядке. Вот голову своего дружка найти не могу.

И лезу дальше, обшариваю густые заросли зубастой крапивы, ищу красный шлем с головой Крейви, когда вдруг чувствую – ноги не слушаются, и приседаю так, ну, отдохнуть малеха, а потом меня начинает безудержно тошнить, и я наклоняюсь вперед…

Очнулся я уже в больничке, вот так, бля!

Дружок у него был такой красавчик. Прекрасный юноша, он умчался из этого города на мотоцикле, чтобы начать новую жизнь в Испании! А я мечтала, как я мечтала, что он заберет меня туда с собой; ну или просто увезет отсюда.

Удивительно: я очень рада, что с Джейсоном ничего не приключилось. Уж лучше пусть это будет его друг.

– Я съезжу к Джейсону в больницу, – говорю, ни к кому не обращаясь, пока загружаю посудомоечную машину. Только отодвинула Инди с дороги, чтобы открыть дверцу, а она уже заползла на машину сверху и свернулась калачиком, разглядывая комикс.

– К этому придурку? Лучше б он гробанулся вместе со своим дружком-идиотом, – мычит отец, размазывая арахисовое масло по овсяному хлебцу.

Эту наживку я пропускаю. Но тут встревает мать, спокойно сидевшая у кухонного стола и занимавшаяся маникюром: