— Редекер! Десять человек с двумя аркебузами. Надо перекрыть мост Пресвятой Богородицы за площадью. Немедленно!

Мы выходим из-за баррикады и направляемся на юг от нашей крепости. Первый квартал пройден быстро, в поле зрения — никого. Затем дорога раздваивается, нам — направо, по петле, которая приведет к первому мосту через канал. Если мы преодолеем ее, мост окажется прямо перед нами. Выстрел из аркебузы крошит стену в метре от Редекера, идущего впереди всех. Он оборачивается:

— Лютеране!

Они выходят из узкой улочки, ведущей к центральной площади, новые выстрелы из аркебуз.

— Быстрее, быстрее!

Мы бежим обратно по улице, преследуемые криками:

— Анабаптисты! Вот они! Драпают!

У церкви Святого Эгидия останавливаемся, чтобы перевести дух.

Я кричу Редекеру:

— Скольких ты насчитал?

— Пять, от силы — шесть.

— Дождемся их здесь, стреляем, как только они покажутся из-за угла!

Пули и порох — в стволы: в две аркебузы, в мой пистолет и в пистолеты Редекера.

Они выскакивают из переулка шагов за десять от нас. Я насчитываю пятерых. Они ни о чем не подозревают и замедляют шаг, лишь когда мы стреляем залпом.

Один из них получил пулю в голову и уже костенеет, второй опрокидывается на спину — он ранен в плечо.

Бросаемся в атаку — они в беспорядке отступают, волоча за собой раненого. Их собратья появляются из-за угла, несколько человек проскальзывают в церковь Святого Эгидия. Новые выстрелы — потом рукопашная. Я парирую удар мечом, а рукояткой пистолета пробиваю лютеранину голову. Адская карусель. Вот дьявольская свистопляска. Снова стрельба.

— Быстрее, Герт! Они стреляют с колокольни. Уходим!

Кто-то хватает меня сзади, мы несемся как сумасшедшие под свист пуль, летящих сзади. Здесь не пройдешь…

Добираемся до наших баррикад и скрываемся за ними. Сразу же подсчитываем потери: все живы, более или менее целы, если не считать пореза от меча на лбу, который придется зашивать, вывихнутого плеча из-за отдачи от выстрела аркебузы и изрядной порции страха на каждого.

Редекер сплевывает на землю:

— Ублюдки! Давай притащим пушку и обрушим Святой Эгидий им на головы!

— Забудь об этом, хреново все вышло.

Книппердоллинг со своими людьми бежит к нам:

— Эй, кто-нибудь ранен? Есть убитые?

— Нет, нет, к счастью, но одну голову надо зашить.

— Не волнуйся, шить и штопать — наша специальность.

Раненый поступает в распоряжение ткачей и портных.

За время нашего отсутствия в центре площади, там, где прежде царствовали торговцы, уже развели костер, чтобы приготовить обед: несколько женщин жарят теленка на вертеле.

— А откуда эта манна небесная?

Одна из них, краснощекая толстуха, несущая глиняные миски, бесцеремонно отодвигает меня в сторону:

— Любезный дар щедрейшего советника Вердеманна. Его конюхи не захотели взять наши деньги, так что мы взяли его просто так… с премногими благодарностями! — Она довольно хихикает.

Я качаю головой:

— Нам не хватало еще и проблем с готовкой…

Толстуха ставит на землю свою ношу и с вызовом упирает руки в бока:

— А чем ты намерен кормить своих людей, капитан Герт? Свинцом? Без женщин Мюнстера ты пропал бы, скажу я тебе!

Я оборачиваюсь к Редекеру:

— Капитан?

Разбойник пожимает плечами.

— Да, капитан. — Голос Ротманна, приближающегося сзади вместе с Гресбеком, в руках у них какие-то бумаги. Вид проповедника говорит, что он не намерен тратить времени на объяснения. — А Гресбек твой лейтенант… — Он сразу же замечает волнение Редекера, просунувшего между нами шею, чтобы его заметили, и моментально добавляет со значением: а Редекер — заместитель.

— Наши дела совсем плохи. Я хотел обойти площадь по периметру, но нас застали врасплох, не успели мы и пересечь канал.

— Патрули доложили, что они забаррикадировались с оружием в Убервассере. Бургомистр Юдефельдт, а с ним и большинство советников, Тильбека там нет. Их человек сорок, не думаю, что они попытаются напасть на нас, — они приготовились к обороне. У них там пушка на монастырском кладбище, здание неприступно.

Яростно фыркаю, чтобы выпустить пар. А что теперь?

Ротманн качает головой:

— Если епископ действительно собрал людей, дело может обернуться очень плохо.

Гресбек разворачивает передо мной свиток:

— Посмотри-ка сюда. Мы раздобыли старые карты города. Они могут пригодиться.

Чертеж не точен, но на нем обозначены даже самые узкие переулки и все изгибы Аа.

— Отлично, посмотрим, чем они могут нам помочь. Но прямо сейчас надо сделать одну вещь — идею мне подал Редекер. Мы стащим с крепостной стены пушку, небольшое орудие, не слишком тяжелое, чтобы его без труда можно было дотащить сюда.

Гресбек чешет шрам:

— Нам понадобится лебедка.

— Раздобудь ее. Если нам придется защищаться от приступа, семи аркебуз будет явно недостаточно. Бери людей, которые тебе нужны, но обязательно притащи ее сюда, и побыстрее — время идет, а к наступлению темноты надо обеспечить по возможности самую надежную защиту.

Я остаюсь наедине с Ротманном. Восхищенное выражение на лице проповедника сменяется едва ли не укоризненным.

— Ты уверен в том, что все делаешь правильно?

— Нет. Что бы там ни думал Гресбек, я не военный. Мысль изолировать тех, кто засел на площади, показалась мне стоящей, но они, понятное дело, организовали небольшие отряды, прочесывающие все улицы вокруг. Прикрывают свои зады, ублюдки.

— Ты уже участвовал в сражениях, так?

— Бывший наемник учил меня управляться с дагой… Много лет назад. Я сражался вместе с крестьянами, но тогда я был совсем мальчишкой.

Он убежденно кивает:

— Делай все, что считаешь нужным. Мы с тобой. И поможет тебе Бог.

В этот момент за спиной Ротманна на другом конце площади появляется Ян Лейденский, он тоже замечает нас и подходит с довольным выражением на лице.

— Наконец-то, где ты шлялся?

Он с многозначительным видом водит рукой вверх-вниз.

— Знаешь, как это… Но что произошло, мы взяли город?

— Нет, распутник хренов, мы забаррикадировались здесь, снаружи — лютеране.

Проследив за движением моей руки, он воодушевляется:

— Где?

Я показываю ему на баррикаду, напротив которой у входа на центральную площадь выстроились повозки.