– А я не ж-ж-жалуюсь, – усмехнулась Журчалка. – Я з-з-замаскирована. Под пчелу. Глядите, какая я толстая, мохнатая да цветом на нее похожа. Недаром меня люди называют «пчеловидка». Подлетит птица, а я ей: «Уж-жалю! Уж-жалю!» Подумает птица, что я и вз-з-заправду пчела, испугается – и в сторону!

– Надо же! Муха пчелой нарядилась! Настоящий маскировочный наряд! – воскликнул Кузнечик. И, повернувшись к Божьей Коровке, заметил: – Одной тебе природа ничего не дала, ничем не защитила. Заметная, красная да еще с точечками! Уж тебе-то от птицы нипочем не скрыться!

– Кому надо, те пусть и скрываются, а я не стану, – отозвалась Божья Коровка.

– Уж-ж-ж-жас! – заволновалась Муха-Журчалка. – Это ж-ж-ж-ж неминуемая гибель! И откуда в тебе эта ненуж-ж-ж-жная смелость?

– Она у меня, так сказать, в крови. Не боюсь я птиц, пусть они меня опасаются.

– Ай-ай-ай! – всплеснула крыльями Бабочка. – Да как же ты до сих пор жива?

– Есть у нас, божьих коровок, такая жгучая едкая жидкость. Мы ее при опасности и выпускаем. Если и клюнет нашу сестру какой-нибудь птенец-несмышленыш – сразу выплюнет и на всю жизнь запомнит урок. Знают птицы, каковы мы на вкус, оттого и никто нас не трогает. Ну а чтобы птицы не ошиблись, не перепутали нас, божьих коровок, с другими насекомыми, мы их своей окраской предупреждаем: «Смотрите, мы ярко-красные, для всех опасные!»

Тут в воздухе что-то мелькнуло.

– Тр-рр-ревога! – отчаянно застрекотал Кузнечик. – Спасайтесь!

В тот же миг на землю сел молодой Скворец. Посмотрел вокруг – никого, заглянул под лопух – и там ничего съестного.

– Странно, – сказал себе Скворец. – Я прекрасно слышал, как трещал Кузнечик, видел Бабочку – Куда же они исчезли? Все улетели, осталась одна Божья Коровка, от которой мне никакого проку. Ох, и до чего в природе все скверно устроено! Никуда не годится – все норовят скрыться!

Вспорхнул Скворец и полетел дальше. Тут Кузнечик, прильнувший к зеленому стебельку, радостно потер лапками и крикнул:

– Эй, Кр-р-рапивница! Тр-р-р-ревога миновала! Слыхали, как этот Скворец про природу говорил? «Плохо устроена!» Раз Скворец нас не нашел, значит, очень хор-р-рошо!

Новорожденный жук слишком много ползал, летал и копошился, празднуя первый день своей жизни. К вечеру он так устал, что не мог пошевелить ни лапками, ни усиками.

Он лежал посередине желтого цветка. Цветок был не чашечкой, а лепешкой и весь из узеньких лепестков, мягкий, мягкий! От него пахло медом. И он был еще теплый: так сильно нагрело его солнце.

А оно уже опускалось за пригорок. И небо, которое было голубым, будто на нем цвели незабудки, одни незабудки, стало красным, как будто там распустились маки.

Новорожденный жук смотрел на это огненное огромное небо, и ему вдруг стало страшно. Вот он такой маленький-маленький, а лежит у всех на виду. Запрятаться бы куда-нибудь в темную щелку! Но он так устал, что не мог пошевелить ни лапками, ни усиками.

Вот на небе загорелась первая звездочка. Новорожденный жук встрепенулся. Ему захотелось взлететь. Взлететь прямо туда и покружиться вокруг этой сверкающей звездочки. Но она была так далеко!

Вдруг он почувствовал, что цветок под ним шевелится. Жук вцепился в него лапками покрепче.

«Может, и ему, цветку, захотелось взлететь?» – подумал жук. Тут он увидел, что вокруг, со всех сторон, вырастают желтые стены. И они становятся все выше и выше.

А небо – все уже и уже. Только звездочка все еще сверкает. А вот и она стала меньше. Сверкнула и погасла. И стало темно, очень темно и тесно.

«Как это цветок вдруг стал щелкой?» – подумал новорожденный жук, засыпая.

На второе утро своей жизни жук проснулся на дне темного мешка. Попытался вскарабкаться по мягкой стене. Но это ему не удалось. Лапки скользили и проваливались между гладкими узкими листочками. И он снова падал на дно мешка. И снова пробовал карабкаться вверх. И опять валился.

Вскоре он совсем измучился. Грустно сидел на дне закрытого цветка. И думал, что уже никогда не увидит солнышка.

Вдруг он почувствовал, что цветок зашевелился. И сразу вверху прорвался свет. Прорвался сквозь щелочку, которой раньше там не было. А теперь она становилась все шире и шире. И желтые стены вдруг тихо опускались. Вот цветок стал опять лепешкой!

И тут жук увидел солнце! Оно поднималось за лесом. А когда его луч упал на жука, жук сразу окреп и развеселился.

– Лечу! – крикнул он солнцу. Расправил на краю цветка свои крылышки. И полетел, сам не зная куда.

В саду пел Соловей. Его песня была прекрасна. Он знал, что его песню любят люди и потому смотрел с гордостью на цветущий сад, на яркое синее небо, на маленькую Девочку, которая сидела в саду и слушала его песню.

А рядом с Соловьем летал большой рогатый Жук. Он летал и жужжал. Соловей прервал свою песню и говорит с досадой Жуку:

– Прекрати свое жужжание. Ты не даешь мне петь. Твое жужжание не нужно никому, и вообще, лучше бы, если бы тебя, Жука, вообще не было.

Жук с достоинством ответил:

– Нет, Соловей, без меня, Жука, тоже мир невозможен, как и без тебя, Соловья.

– Вот так мудрость! – рассмеялся Соловей. – Значит, ты тоже нужен людям? Вот спросим у Девочки, она скажет, кто нужен людям и кто не нужен.

Полетели Соловей и Жук к Девочке, спрашивают:

– Скажи, Девочка, кого нужно оставить в мире – Соловья или Жука?

– Пусть будут и Соловей и Жук, – ответила Девочка. – И подумав, добавила: – Как же можно без Жука?

Однажды бабочка залетела на крышу скотного двора и села там на жердочку. Тут увидел ее комар, он притаился здесь же, в щели ограды. Увидел и разозлился.

Подлетел комар к бабочке, сел рядом и говорит:

– Ты зачем сюда прилетела? Этот двор – мои владения!

Но бабочка не растерялась:

– Так ведь я не залетала во двор, мы же находимся на крыше.

– Не пищи! А то я тебе шею сверну! – закричал комар. А бабочка в ответ засмеялась:

– Если только силенок хватит…

– Я тебе покажу! Проткну тебе шкуру своим жалом и высосу всю кровь.

– Не верю я тебе! – нарочно сказала бабочка, чтобы разозлить комара.

– Ну, докажи…

И комар полетел к теленку, который стоял неподалеку на привязи. Уселся ему на ухо и запустил жало.