будем? Председатель наш Зиновьев говорит: был бы трахтур, управились и без лошадей. Только где его взять? Он и плуг, и косилку за собой таскать может. А Ефимовых жалко, — тяжело вздохнув, добавил Спиридон. — У сыновей-то на двоих семеро детей сиротами остались. Да и на конюшню теперь никто идти не хочет. А вдруг снова сап?

Канунников смотрел на Спиридона и думал: откуда у властей появилась такая жестокость? Ведь после того, как закончилась гражданская война, о ней, вроде бы, забыли. А теперь никому нет спасения. За одно непонравившееся слово можно угодить в тюрьму или отправиться в ссылку. Любая оплошность или несчастье принимаются за злой умысел. Евдоким был убежден, что сап возник случайно. Не мог же Ефимов носить его у себя в кармане и ждать, пока люди сведут коней в колхозную конюшню. Да и конюшня эта существует почти год, а сап распространяется, как пожар, его не удержишь.

— Скажи мне, только правду, — попросил Евдоким, — когда было лучше: раньше, единоличником, или сейчас — в колхозе?

Спиридон глубоко затянулся табачным дымом и пристально посмотрел в глаза Евдокиму, словно хотел прочитать, с какой целью он задал этот вопрос. Выпустив дым, не произнес, а скорее обронил:

— Раз колхозы создают, значит в них должно быть лучше. — И, сделав паузу, добавил: — А Лукьяныча, старика-отшельника, который до тебя здесь жил, я знал хорошо. Чудной был старик, но добрый. Из всей скотины держал только собаку. Рыбу ловил, лис добывал, тем и кормился. Из его лис многие бабы и сейчас еще воротники носят. Я его спрашивал: не скучно жить одному? А он отвечал: когда скучно будет, в деревню приду. Однажды и вправду пришел, да тут же и помер. Остался ночевать в избе у Ефимова, тот всех к себе пускал. Полез вечером на печку, только поставил ногу на лавку, а его и повело в сторону. Упал на пол и был готов в одночасье. Легкая это была смерть! Ефимов его и похоронил. — Спиридон снова сделал паузу и, посмотрев на Евдокима, продолжил: — Это хорошо, что ты поселился в его избе. Теперь к тебе ездить буду. С хорошим человеком всегда есть о чем побеседовать.

Евдоким понял, что о колхозных делах Спиридон говорить не хочет. Видно, нелегко ему, да и, правду сказать, похоже, боится. Неужели везде так?

Он еще раз окинул взглядом берег реки, луг, за которым в дальней дали синели горы. Где-то в той стороне было его родное село Олениха. Интересно, какой хлеб поспевает сейчас там, подумал Евдоким. И сразу же перед глазами встало поле, шелест колосьев на легком ветерке и особый аромат пшеничного зерна, когда разотрешь колос на ладони и, отвеяв шелуху, попробуешь его на вкус. У Канунникова шевельнулось сердце, но не от жалости к себе, а к своей пашне. Ему показалось, что она должна быть заброшенной.

Спиридон докурил «козью ножку», поплевал на огонек и, резко поднявшись, сказал:

— Пора мне. Хмелю надо набрать, а то квашню ставить не на чем. Без хмеля баба домой не пустит. Здесь в забоке его черт-те сколько. Будешь в Луговом, заезжай.

Он попрощался и, рывком заскочив на телегу, понукнул коня. Обогнув небольшое озерко, лежащее метрах в трехстах от избушки, Спиридон вместе с телегой исчез в кустах тальника. Очевидно, там и рос хмель, о котором Канунников даже не знал.

Рассказ Шишкина посеял в душе Евдокима, и без того не находившего себе места, тревогу. Он долго сидел на крылечке и думал о том, почему же вдруг ни с того, ни с сего стали так безжалостно ломать деревенского мужика. Ведь жизнь только-только начала направляться. В каждом дворе появилась скотина. Хлебушек, слава Богу, два года подряд уродил. Мужик повеселел, поднял голову. Может, где-то и нужны колхозы, пусть организовывают. Но зачем всех загонять под один аршин, да еще так круто? Кто не хочет в колхоз — того в ссылку. Пашня от этого пустеет, скот мрет. Мое поле, поди, так и лежит не засеянное, заросшее сорной травой, подумал Евдоким. И у него снова шевельнулось сердце. Сколько труда вложил он в это поле, каким потом его полил! Он помнит его с тех пор, как помнит себя. И вот теперь это поле, считай, отняли. Будто лишили Родины. Какую выгоду имеет от этого власть, чего она хочет добиться этим от крестьянина?

У Евдокима стало так горько на душе, что он снова полез в карман за кисетом, скрутил самокрутку. Табак хоть немного, но успокаивает.

Изменилась после приезда Спиридона и Наталья. Однако тому была другая причина. Общительная по натуре, она тосковала по людям и от этого с каждым днем становилась все более нервной и раздражительной. Евдоким не отличался особой душевной чуткостью, но все же заметил, что с женой творится что-то неладное.

— В Луговое хоть бы съездить, что ли? — как-то сказала она.

Он промолчал. Несколько дней назад, разговаривая о своем будущем, они решили, что к избенке, так легко доставшейся им, надо прирубить просторные сени. Летом они могут служить кухней, зимой в них можно будет хранить съестные припасы. Лето перевалило на вторую половину, времени на постройку оставалось мало. Отвлекаться сейчас на какие-либо поездки не было возможности. Да и нужна ли вообще эта поездка в Луговое, что там увидит она, подумал Евдоким. Не дождавшись ответа, Наталья тяжело вздохнула, но продолжать разговор не стала.

На следующий день, взяв топор, Евдоким пошел на песчаную гриву, где рос сосняк. Выбрав пятнадцать наиболее подходящих деревьев и пометив их зарубками, он тут же начал заготовку. Срубить сосну оказалось делом нехитрым, труднее было привезти ее домой. Сырая лесина была невероятно тяжелой и ему кое-как удалось приподнять ее комель на передок телеги. Закрепив его веревкой, Евдоким, не торопя лошадь, осторожно повез дерево домой. Тащить его пришлось по лугу, в одном месте при переезде через небольшой ручей хлыст сорвался с передка.

Евдоким громко выругался и попытался сам, без помощи лошади, перетащить конец дерева на другую сторону ручья. Это оказалось не под силу. Пришлось распрягать лошадь и зацеплять хлыст вожжами. Потом, когда половина хлыста была на другой стороне ручья, снова укладывать его на передок телеги и уже затем везти дальше. Осилить все это мог только двужильный.

В этот день Евдоким привез с гривы две сосны. Наталья видела, что он еле держится на ногах, поэтому сказала:

— На сегодня хватит. Иди поешь и отдохни.

Он не послушал ее совета. Сначала распряг коня и, стреножив его,