Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хок Сен вспоминает, как спал здесь на лестничных пролетах, как тяжело ему дышалось среди вонючих тел других беженцев, как желудок прилипал к позвоночнику и — внезапно — свои ладони в горячей свежей крови желтобилетника, тянущего к нему руки, молящего помочь, хотя это он, Хок Сен, полоснул его по горлу острием разбитой бутылки из-под виски.
Старик гонит жуткий образ прочь.
«Ты умирал с голоду. Что еще оставалось?»
Но так просто себя не убедить.
Лифт идет выше. Воздух делается прохладнее, легкий ветерок доносит аромат гибискуса и цитрусовых.
Мимо проплывает открытая галерея: аккуратные садики, широкие балконы с лаймовыми деревцами по краям. Хок Сен представляет, сколько воды нужно поднять на такую верхотуру, сколько извести калорий и что это за человек, у которого есть такие возможности, — страшно и вместе с тем восхитительно. Он уже близко. Совсем близко.
Наконец крыша. Вокруг расстилается залитый солнцем город: золотые шпили Большого дворца, где восседает Дитя — королева и властвует Сомдет Чаопрайя, рядом на холме чеди храма Монгкута[108]— единственное место, которое не исчезнет под водой, если прорвет плотину; обветшалые небоскребы эпохи Экспансии. А вокруг — море.
— Неплохой вид. Да, желтый билет?
Соленый ветер чуть шелестит тентом, растянутым над широкой крышей. В тени в ротанговом кресле раскинулся Навозный царь. Таких толстяков Хок Сен не видал с самой Малайи — был там человек, который один на всю страну торговал незараженными ржой дурианами. Может, этот и не дотягивает до А Дена, продавца сладостей в Пенанге, но все равно толст невероятно, учитывая, в какой нужде живут все остальные.
Старик подходит медленно, потом делает чрезвычайно почтительный ваи — подбородок в грудь, руки почти над головой.
— У тебя, говорят, ко мне дело?
Хок Сен только кивает — перехватило дыхание. Толстяк терпеливо ждет. Ему подносят сладкий холодный кофе, он делает глоток и спрашивает:
— Пить хочешь?
Старику хватает ума отрицательно помотать головой. Навозный царь только пожимает плечами и делает еще глоток. Ждет. Четверо слуг в белом торопливо ставят перед ним накрытый скатертью стол. Толстяк кивает Хок Сену:
— Подходи, не церемонься. Ешь, пей.
Подают стул. Навозный царь предлагает гостю широкую жареную лапшу из ю-текса, салат с крабом и зеленой папайей, потом лааб му, гэнг гай[109]. И еще тарелку с ломтиками папайи и приготовленный на пару ю-текс.
— Не бойся. Курица новейшей генной версии, а папайя только с ветки. С моих восточных плантаций. За последние два сезона — ни следа пузырчатой ржи.
— Но как…
— Замечаем болезнь — сжигаем само дерево и все соседние. А еще раздвинули санитарную зону до пяти километров. Плюс стерилизация ультрафиолетом — вполне хватает.
— М-м…
Толстяк показывает на лежащую на столе пружину:
— Гигаджоуль?
Хок Сен кивает.
— Продаешь?
Старик мотает головой.
— Продаю то, как их делают.
— И, по-твоему, я куплю?
Скрывая волнение, Хок Сен пожимает плечами. Такие переговоры ему всегда давались легко — чувствовал себя как рыба в воде. Но раньше не мешало отчаяние.
— Не ты, так кто-нибудь другой.
Навозный царь кивает, допивает из чашки, ему подливают еще.
— А ко мне зачем пришел?
— Ты богатый.
Толстяк хохочет, чуть не расплескивая кофе — живот ходит ходуном, все тело так и трясется. Слуги, замерев, следят за каждым движением. Наконец успокоившись, он вытирает рот и мотает головой.
— Честный ответ, — говорит он и тут же серьезнеет. — А еще я опасный.
Хок Сен, поборов страх, начинает прямо:
— Когда все остальное королевство нас отвергло, ты дал нам убежище. Даже свои, тайские китайцы, были не так великодушны. Ее величество своей милостью позволила нам въехать в королевство, но приютил-то нас ты.
— Все равно эти башни никому больше не нужны.
— Ты один проявил сострадание. Вся страна — сплошь добропорядочные буддисты, но только ты дал нам кров, а не выгнал прочь за кордон. Если бы не ты — я бы уже не жил.
Навозный царь ненадолго задерживает на нем взгляд.
— Мои советчики полагали, что я делаю глупость. Что мне это выйдет неприятностями с белыми кителями и ссорой с генералом Прачой. А может, и моим газовым делам навредит.
— Только ты с твоей влиятельностью мог пойти на такой риск.
— И чего же ты просишь за это маленькое чудо техники?
Хок Сен делает ход.
— Корабль.
Брови толстяка ползут наверх.
— Не деньги? Не нефрит и не опиум?
— Корабль. Скоростной парусник. От «Мисимото». Официально зарегистрированный, с разрешением возить грузы в королевство и по Южно-Китайскому морю. — Тут он делает маленькую паузу и прибавляет: — И твое покровительство.
— Хм… Хитрый желтый билет, — усмехается Навозный царь. — Я-то думал, ты и в самом деле мне благодарен.
— Ты единственный, чьи связи позволят получить такие разрешения и права.
— Единственный, кто может поставить желтобилетника не вне закона, хочешь сказать? Единственный, кто убедит белых кителей разрешить желтобилетнику стать царем морей?
Хок Сен пропускает это мимо ушей.
— Твои предприятия освещают город. У тебя невероятный авторитет.
Внезапно Навозный царь решает встать из кресла.
— Да. Верно. Так и есть.
Он ковыляет через всю крышу к самому краю террасы, замирает, сложив руки за спиной, обозревает город и говорит:
— Да. Думаю, есть еще рычаги, за которые я могу потянуть. Министры сделают как надо. — Тут он оборачивается к Хок Сену. — Много просишь.
— Предлагаю еще больше.
— А если еще кому-то продашь?
— Мне целый флот ни к чему. Хватит и одного корабля.
— Тань Хок Сен желает возродить свою морскую империю в Тайском королевстве, — провозглашает толстяк и тут же резко спрашивает: — А вдруг ты уже продал?
— Могу только поклясться, что нет.
— Предками? Духами твоей семьи, которые рыщут по Малайе?
Хок Сен нервно переступает с ноги на ногу.
— Да.
— Покажи, как оно работает.
Старик удивленно поднимает брови.