– Проходи, Петушок, поговорить надо, – процедил сквозь усы ленивый голос с едва заметным акцентом.

Козырев вздрогнул от внезапного унижения и ужаса, что он один на один, без поддержки Рифата или хотя бы Павла, встретился с самим Ладо, Ревазом Габуния, одним из последних «правильно» коронованных воров в законе, который (это не было тайной) контролировал работу всех игорных заведений города за исключением, быть может, одного лишь «Золотого яйца».

– Не будем тянуть резину, как у вас говорят, – с места в карьер начал Ладо, когда Козырев сел в кресло и начал нервно протирать очки белоснежным носовым платком – это не был прием, маскирующий растерянность, так как очки и вправду запотели от выступившей на его веках испарины. – Пора тебе работать на нас. За работу, – усмехнулся Ладо последовавшему парадоксу, – будешь платить двадцать процентов. Столько, сколько «сливал» Рифату.

– Отчислять сорок процентов вам и ему, – значит, закрыть дело, – решился заметить Козырев. – И что он сам на это скажет?

– Включи, – коротко велел Ладо, и Гиви нажал на кнопку пульта видеомагнитофона.

На экране возник Рифат, сидящий в том же кресле, что и Козырев.

– Ну если вы мне вернете мой «лимон», вложенный в это дело, казино ваше. Эти фраера московские не стоят и капли крови наших с тобой джигитов, батоно Реваз. Клоун для меня – отработанный материал, а Паша… Он всю жизнь служил и тебе послужит, если платить будешь нормально…

Гиви остановил пленку, и Козырев, сняв ненужные уже очки, снова принялся протирать стекла, судорожно соображая, как сохранить свое детище. Ничего, в конце концов, не все ли равно, кому платить подать. Хотя, может быть, оно и к лучшему? Эти дадут Рифату отступного, и тот исчезнет. Он не мог искать от него защиты у властей – слишком повязаны были прошлыми делами, а вот от этого бандитского наезда вполне можно защититься с помощью закона. Зря, что ли, он женат на сестре самого Анатолия Алексанровича Анохина, начальника одного из управлений в Генпрокуратуре. Пора уже тому «порадеть родному человечку».

– На шурина не рассчитывай, – словно услыхал его мысли Ладо. – Включи, – снова велел он Гиви.

Тот послушно нажал на кнопку, и на экране возник чей-то голый зад, ритмично двигающийся под крики: «Да-да! Трахай меня! Сильнее! Сильнее!» А потом в кадре возникли лица Серафимовой и самого Козырева. Экран погас.

«Как противно это выглядит со стороны! – подумал Петр Ильич. – Ну и рожа у нее – как у штангиста при рывке. Да и я хорош… Все, если это увидит Тамара – развод. А Сашенька как же? Нет! Брошусь в ноги, скажу, что был смертельно пьян, – простит. Ради сына, его будущего. И дело наше постарается спасти ради него. Да и любит она меня… Значит, в моем номере установлены камеры. Ай да Гиви! Хорошо, что больше ничего подобного там нельзя было запечатлеть».

– Ты специально поставил камеры в номере, который выделил мне? – спросил Петр у Гиви. – Зачем?

– Да нет, просто этот номер раньше арендовало ФСБ для своих «гостей», а потом мы разошлись, а их «подарки» остались…

– Фильтруй базар! – прикрикнул вдруг Ладо. – А на бабе своей можешь крест поставить, Петушок, – скрипуче рассмеялся Ладо.

Гиви уже без команды запустил кассету, и снова на экране возник козыревский номер, но снятый уже в ином ракурсе. Он был весь уставлен горящими свечами – поначалу Козыреву даже показалось сослепу, что это съемки из какого-то храма. Но потом камера отработала «зумм», и стало понятно, что за алтарь изображен на экране – это была кровать все в том же номере, а на ней в жарких объятиях сплелись два, на этот раз прекрасных, тела – Тамары и Цыгана. Козырев застонал, стиснув зубы. Убить, прямо сейчас ворваться туда и убить, решил он, забыв, что все происходит на экране, а не в жизни. А где они сейчас? Может, там же и так же…

– Видишь, Петя, какой ты добрый: бабой делишься! А башлями почему не хочешь? – ласково спросил Ладо.

– Уф. – Козырев с трудом перевел дух от увиденного, возвращаясь в не менее черную для него действительность.

Да, жизнь рухнула. Но почему – вся? Это только часть жизни: казино, дрянь эта… У него же есть кое-какие деньги, голова на плечах, сын, наконец! Вынуть кассу и рвануть сегодня же в Лондон! А суку эту и не подпускать к Сашеньке! И оттуда же начать дело о продаже казино, чтоб увести его из-под носа Ладо и Гиви. Уж в Лондоне он сумеет выиграть любой процесс – там ни их, ни ее братца не будет… А зачем так сразу? Нужно поднакопить денег, дом потихоньку продать, чтоб не с пустыми руками ехать. А сволочам этим нужно обещать все, что они требуют, чтоб не заподозрили обмана, потом снять пенки по максимуму и смыться.

– Ладно, ваша взяла. Куда мне деваться… – изобразил он полную обреченность.

– Так-то лучше. Но не вздумай кинуть нас. Мы тебя и в Лондоне достанем, и в Швейцарии, – снова угадал его мысли Ладо. – Включи-ка.

На этот раз на экране возник откровенничающий Брейн.

– Как только это дело всплывет, тебя из любого угла назад выдадут, а тут мы тебя встретим в Матросской Тишине – уж там-то наших людей полно, – снова заскрипел смех Ладо. – А так вы неплохую дурилку с этим хлюпиком замастырили. Давай-ка и на остальных столах устраивай такие же – нам много денежек отмыть нужно, да и тебе легче будет должок отрабатывать… Ладно, хватит топтать парня, – решил он. – Гиви, расскажи-ка ему, что он может приобрести, работая на нас.

Гиви с гордостью достал свой любимый планшет с проектом, расписал все его преимущества и перспективы работы Козырева в новом казино в качестве управляющего с долей от прибыли.

– Но чтобы откусить всех этих благ, Петр Ильич, – забыл вдруг Петушка Ладо, – тебе придется на нас поработать дополнительно. Дело в том, что мне совсем не светит делиться с Рифатом, хоть я и обещал ему. Но обещал-то я живому, а с мертвым нечем делиться. Понятно объясняю?

– А чем я могу быть тут полезен? – удивился Козырев.

– Ну, дорогой, ты у нас не только клоун, но и фокусник немного, а? Вот и прояви смекалку. Ладно, иди и подумай как следует. Если что будет нужно – поможем…

Петр вышел абсолютно подавленный случившимся. Но, подходя по стеклянному переходу к своему – к своему ли еще? – казино, он принял обычный деловой вид, и никто из окружающих не заметил в нем перемены и не забеспокоился.

А Тамара, когда он не стал домогаться ее ночью в супружеской постели, как обычно после возвращения из поездок, была даже рада этой единственной возможности забыться и отдохнуть.

Явно же перемены коснулись одного Брейна, к которому на следующее утро пришел Козырев. Сначала тот, чуть не плача, вымаливал прощенье за свою слабость, проявленную в экстремальной ситуации, потом, проявляя настоящие чудеса изворотливости, объяснял, почему вовремя не доложил о случившемся, а чуть позже, получив от хозяина новое непростое задание, воодушевился возможностью искупить свои грехи и начал бурно «генерировать», подбрасывая одну техническую идею за другой.