книги, сплошь исписанных этими тремя слогами, и вы получите исчерпывающее представление о песне перепела! На открытом воздухе этот крик может быть даже приятен, но в стенах комнаты он оказывает на меня такое же действие, как звук надтреснутой граммофонной пластинки, на которой иголка патефона постоянно останавливается в одном и том же месте.

Но самое большое испытание для нервов — это страдание комнатных животных. Хотя бы только по этой причине, не говоря уже о других, более высокого этического порядка, настоятельно рекомендуется приобретать только представителей таких видов, которые легко сохраняют здоровье в искусственных условиях. Попугай, больной туберкулезом, приносит в дом такую же атмосферу несчастья, как умирающий член семьи. Если ваш питомец, вопреки всем принятым предосторожностям, все-таки неизлечимо заболел, вы должны без колебаний оказать ему акт милосердия — тот самый, в котором врач в подобной же ситуации вынужден отказать смертельно больному человеку.

У всех живых существ способность страдать находится в прямой зависимости от уровня их развития, и более всего это относится к страданиям духовным. Наименее развитые животные, такие, как соловей или мелкие грызуны, переносят тесное заточение несравненно легче, чем ворон, попугай или мангуста[47], не говоря уже о лемурах и обезьянах. Если вы содержите одно из этих разумных животных и хотите предоставить ему истинно гуманное обращение, то должны время от времени позволить ему побегать на свободе. Такой случайный «отпуск» из клетки, если противополагать его постоянному заточению, кажется на первый взгляд несущественным облегчением судьбы вашего пленника. И тем не менее подобное послабление неоценимо способствует психологическому благополучию животного. Различие между животным, постоянно пребывающим в своей клетке, и тем, которому временами предоставляется относительная свобода, столь же велико, как между жизнью каторжника и рабочего, постоянно стесненного своим зависимым положением.

Предоставить свободу? А не скроется ли немедленно ваш пленник, не убежит ли или не улетит прочь? Как раз такой исход кажется наименее вероятным. Все животные, за исключением наиболее низко стоящих на эволюционной лестнице, строго последовательны в своих привычках и любой ценой стремятся поддержать установившийся образ жизни. Именно по этой причине каждое животное, которому неожиданно предоставляется свобода после длительного заключения, вскоре обязательно вернется в свою тюрьму, если только сможет найти обратный путь. Большинство певчих птиц, обычно содержащихся в клетках, слишком глупы для этого. Лишь немногие мелкие воробьиные, например домовый воробей или береговая ласточка, обладают достаточным чувством пространства, чтобы найти дорогу через окно или дверь дома. Они же — единственные из мелких птиц, которым можно предоставить привилегию свободно вылетать из дому. Необходимо только помнить, что такие ручные птички, летающие на свободе, из-за своей доверчивости подвержены особым опасностям, гораздо более обильным по сравнению с теми, что угрожают их диким собратьям, относящимся к тому же виду.

Наши представления, что истинно ручная мангуста, лисица или обезьяна, будучи предоставлены самим себе, должны обязательно попытаться любой ценой вернуть себе «драгоценную свободу», предполагают совершенно неверное очеловечивание мотивов поведения животных. Пленник не желает убежать от нас, он хочет только одного — чтобы ему позволили вернуться назад в клетку. Проблема не в том, чтобы препятствовать ручному ворону, мангусте или обезьяне скрыться; трудность заключается в другом — как помешать этим существам испортить ваш рабочий день или нарушить воскресный вечерний отдых. Мне много лет приходится работать в доме, переполненном озорными животными и еще более неспокойными детьми. И несмотря па эту многолетнюю практику, меня до сих пор нервирует ворон, пытающийся унести прочь страницы моей рукописи, скворец, сдувающий со стола бумаги взмахами своих крыльев, обезьяна, экспериментирующая за моей спиной с различными ломкими предметами — каждую минуту я готов услышать неистовый треск.

Когда я усаживаюсь за письменный стол, все детища моего Ноева ковчега должны вернуться в свои клетки. Этих смышленых созданий, знающих цену своей временной свободе, можно с успехом приучить возвращаться в заточение по команде (за исключением мангусты, которая ни за что не сделает этого). Вы строгим тоном отдаете распоряжение и тут же начинаете сожалеть об этом, ибо смирение и послушание, с которым ваши питомцы плетутся назад в свои клетки, вызывают искушение отменить приказ — вещь, весьма нежелательная с воспитательной точки зрения. И, тем не менее, эти бедные узники, сидящие скорчившись в своих тюрьмах и умирающие от скуки, сейчас гораздо сильнее действуют вам на нервы, нежели пять минут назад, когда они были свободны. Совершенно то же самое можно наблюдать, когда кто-нибудь из нас позволяет своей маленькой дочери остаться в кабинете в часы работы. Ребенку строго запрещено разговаривать и вообще, так или иначе, нарушать тишину. Внутренний конфликт между необходимостью «хорошо вести себя» и сдерживаемым желанием задать вопрос драматически отражается на маленьком личике — и это одно из самых трогательных ощущений, которое может доставить вам маленький ребенок. Но все это гораздо сильнее отвлекает вас от работы, чем целая свора обезьян, воронов и скворцов.

Моя эльзасская сука Тито обладает особым умением расстраивать меня этаким манером. Она принадлежит к той категории чересчур привязанных собак, которые абсолютно не имеют своей личной жизни и существуют только своим хозяином и около него. Она будет лежать подле моих ног даже в том случае, если я час за часом сижу за письменным столом, и при этом настолько тактична, что ни разу не позволит себе взвизгнуть или привлечь к себе мое внимание самым мимолетным знаком. Она только смотрит на меня. В пристальном взгляде янтарно-желтых глаз читается вопрос: «Когда же ты выйдешь со мной на улицу?». Этот взгляд — словно голос моей совести, он проникает сквозь самые толстые стены! Я выгоняю собаку из комнаты и, тем не менее, знаю, что она лежит сейчас за дверью, неподвижно устремив пристальный взгляд на дверную ручку.

Написав эту главу — особенно последние страницы, я начал опасаться, что слишком заострил внимание на отрицательных моментах, словно моей задачей было отговорить вас от приобретения маленького питомца. Не поймите меня неверно. Если я уделил так много места тем существам, которых не стоит держать в домашних условиях, то сделал это с одной лишь целью: я опасаюсь, как бы разочарование и напрасная трата нервов при неправильном выборе вашего первого подопечного не разрушили ваших ожиданий и не испортили навсегда впечатление от этого приятнейшего, самого стоящего и наиболее поучительного из всех хобби. Потому что я считаю своей серьезнейшей задачей пробудить у возможно большего числа людей глубокое понимание внушающего благоговение чуда природы. Я фанатически стремлюсь к появлению новообращенных. И если кто-нибудь из вас, внимательно прочтя эту книгу,