Было известно, что командующий фронтом К.А. Мерецков на совещании «пожаловался», что он не просил Власова к себе заместителем. Но Ставка настояла, прислав его для «применения опыта подмосковной победы».

И действительно, отношения командующего со своим новым заместителем явно не сложились. Это были совершенно разные фигуры. Вот как вспоминал о Власове К.А. Мерецков:

«На этом же самолете на должность заместителя командующего войсками Волховского фронта прилетел генерал-лейтенант А.А. Власов. Его прислала Ставка… А пока скажу лишь, как он вел себя в течение тех полутора месяцев, когда являлся моим заместителем. По-видимому, Власов знал о своем предстоящем назначении. Этот авантюрист, начисто лишенный совести и чести, и не думал об улучшении дел на фронте. С недоумением наблюдал я за своим заместителем, отмалчивавшимся на совещаниях и не проявлявшим никакой инициативы. Мои распоряжения Власов выполнял очень вяло. Во мне росли раздражение и недовольство. В чем дело, мне тогда было не известно. Но создавалось впечатление, что Власова тяготит должность заместителя командующего фронтом, лишенная ясно очерченного круга обязанностей, что он хочет получить „более осязаемый“ пост».

Трудно сказать, знал ли Власов о своем предстоящем назначении, но могу предположить, что должностью заместителя он вполне мог тяготиться. Дело в том, что во все времена, в том числе и сейчас, заместитель командующего округом, например, может запросто согласиться перейти на должность командующего армией. Для штатского человека это выглядит понижением. Но это не совсем так. Ранг и там и тут равнозначный, при том, что командующий армией имеет гораздо больше возможностей и власти, нежели заместитель командующего округом (фронтом)…

А вот какую оценку генералу Мерецкову дал сам Власов на допросах в плену: «Эгоист. Очень нервная, рассеянная личность». Спокойная деловая беседа между командующим фронтом и командующими армиями была почти невозможна.

В общем, Мерецков и Власов не могли найти общего языка. Мерецков уже несколько месяцев командовал фронтом, из них только около двух месяцев, под напором Ставки пытался ликвидировать Любаньскую группировку противника, а Власов своими непомерными амбициями, которые однозначно были, видимо раздражал. Вот тогда-то Мерецков и назначает Власова тактическим советником (консультантом 2-й ударной армии).

В начале апреля весна вступила в свои права. Дороги и колонные пути, проложенные через болотистые участки местности и лесные массивы, сделались почти непроходимыми. Нарушались снабжение, связь и управление войсками.

На всем 200– километровом фронте армии противник успел создать прочный оборонительный рубеж, не допуская ее дальнейшего продвижения. Именно в это время генерал Власов находится во 2-й ударной армии во главе комиссии фронта. «Трое суток члены комиссии беседовали с командирами всех рангов, с политработниками, с бойцами», а 8 апреля «был зачитан акт комиссии, и к вечеру она выбыла из армии.

– Все, – мрачно сказал Клыков, распрощавшись с комиссией».

С этим клыковским «все», например, Н. Коняев связывает очень многое: «Быть может, девятого апреля ударная армия еще способна была вырваться из окружения (пятого апреля немцы снова закрыли брешь у Мясного Бора), но вести наступление, чтобы окружить семидесятипятитысячную группировку немцев, она просто не могла. Этого не мог не понимать и сам Мерецков… Реакция генерала Клыкова известна. Получив послание Мерецкова, он немедленно заболел, и его вывезли на самолете в тыл. Но тут возникает вопрос, а не этого ли добивался Кирилл Афанасьевич? Не является ли его план нейтрализации „заболевшего“ Клыкова составной частью интриги, направленной против Власова?»

Что ж, попробую опровергнуть смелые предположения писателя.

С началом весны 1942 г. командующий фронтом К.А. Мерецков пришел к трем вариантам решения задачи на Волхове:

1. При усилении Ставкой фронта хотя бы одной армией до наступления полной распутицы добиться оперативного успеха.

2. Отвести 2-ю ударную армию из занятого ею района и при благоприятной обстановке искать решения оперативной задачи на другом направлении.

3. Перейти к жесткой обороне на достигнутых рубежах, переждать распутицу, а затем, накопив силы, возобновить наступление.

К.А. Мерецков вспоминал:

«Мы придерживались первого варианта. Он давал возможность использовать уже достигнутые результаты и закончить операцию до конца зимней кампании. Не возражала против него и Ставка. Преимущество этого варианта заключалось в том, что он оказывал непосредственное влияние на смягчение обстановки под Ленинградом, а при благоприятном исходе операции достигалось снятие блокады.

Командование фронта не возражало и против отвода 2-й ударной армии за линию железной и шоссейной дорог Чудово – Новгород. Этот вариант, как нам представлялось, тоже был правильным, потому что он гарантировал сохранение сил армии и удержание плацдарма на западном берегу р. Волхов…

Третий вариант отпадал безоговорочно, так как оставление армии в лесисто-болотистом районе, при легко уязвимых коммуникациях, могло привести к срыву снабжения ее всем необходимым или даже к окружению».

Но как известно, ни первый, ни второй варианты не стали желанной реальностью. Ставка вовремя не усилила фронт, не санкционировала и отвод 2-й ударной армии еще до первого окружения. Дальше было уже поздно.

Но при этом никакой интриги и «плана „заболеть“ Клыкова», направленной против Власова, не было и в помине. Это только фантазия писателя и не более того.

Могу допустить, что доклады консультанта 2-й ударной наверх вполне могли быть предвзятыми. Но даже по ним нельзя было бы убедить начальство в несостоятельности генерала Клыкова. Мерецков слишком хорошо знал командарма, чтобы поверить незнакомому и нежеланному Власову. Однако Клыков действительно тяжело болел, и другие версии, в том числе и отстранение (снятие) его от должности, просто несостоятельны. Очень многие источники подтверждают этот факт: в середине апреля в связи с тяжелой болезнью и необходимостью госпитализации генерал Клыков выбыл в тыл. Кстати, а почему и нет. Если Власову в 42-м был 41 год, то Клыкову было уже за 50. В таком возрасте в условиях крайнего напряжения на самом тяжелом участке фронта командарм мог серьезно заболеть.

Сам он вспоминал об этом так:

«В апреле 1942 г. я тяжело заболел. Пришлось отправиться в госпиталь. На мое место был назначен новый командующий. Перед отъездом я доложил обстановку командующему фронту Мерецкову, обосновал необходимость создания опорных баз внутри расположения армии. Просил его хотя бы на время весенней распутицы отказаться от попыток захвата Любани. Судьба любаньской операции сложилась, однако, иначе».

Далее он запишет в своем дневнике: «Конец июня 1942 г. Закончить лечение не удалось. С фронта прибыла машина, и я выехал в Малую Вишеру».

А уже через 2 месяца Клыков вернулся из госпиталя. Значит, его не снимали, как об этом пишет Н. Коняев.