– Ирина Игоревна обещала прийти… Врач… В больницу нам надо.

– Я сейчас печку затоплю. Обогреватель почему выключен?

– Включи… Пожара боялась.

Включил электрокамин, без мыслей – мысли пугали больше всего – зарядил печь, потом, когда разгорелась, снова кинулся к маме:

– Вы есть хотите? Куриную грудку сварю?

– Свари… Ирина Игоревна не пришла? – Это местный фельдшер; при Свирине она не раз делала маме уколы во время приступов астмы.

– Нет.

– Ох… Где же… Обещала.

– Придет. Пойду приготовлю.

Поставил на плитку кастрюлю с водой, отметив, что кастрюля помыта плохо, хотя мама всегда всё делала тщательно, достал купленную на рынке грудку. Положил в воду. Подбросил дров в печь.

– Ну вот, – сказал маме, – сейчас тепло станет. Поедим…

Переоделся. Джинсы были новые, дорогие, не хотелось их замарать. Привез с собой толстые спортивные штаны. У родителей одежды было два шкафа, но вся какая-то старая, неудобная. Давно ничего нового не покупали. Не из экономии, а просто, мама говорила, сил не хватает по магазинам ходить. Знают два продуктовых рядом с автобусной остановкой, а промтоварные (это слово теперь разве что от мамы и слышал) далековато…

– А на гарнир что? – спросил. – Рис, макароны?

Мама молчал.

– Мам, – позвал громче, страшась, что она теперь никогда не ответит.

– Ой… сам… Чаю. Сухо во рту… жжет.

– Воды принести?

– Вода есть… без толку…

– Сейчас.

Почти побежал на кухню. Чувствовал растерянность и беспомощность. Конечно, умел готовить – много лет жил один (не считая кратковременных романов с таким же кратковременным сожительством), но сейчас не понимал, за что хвататься. Да и кухня в избе – это не городская. То и дело приходилось шагать к умывальнику, споласкивать руки, и вода в нем быстро кончилась.

Горячей воды не было; электрическая плитка с двумя конфорками, а плита на печке еще не нагрелась. На печку переставил кастрюлю с рисом; чайник же на конфорке и спустя минут пять был холодный. Сколько раз Свирин предлагал купить электрочайник, мама всё отнекивалась: проводка старая, не выдержит… Догадался переставить чайник на ту конфорку, где варилась курица, и он сразу заурчал.

– Кто здесь? – видимо, разбуженный его движениями, звяком посуды, спросил отец.

– Я… Игорь. Привет.

– А ты чего?..

– Приехал… Вы болеете, и приехал.

– Болеем? – слабо удивился отец, помолчал, будто изучая свое состояние, и сказал: – Да, болеем. Я посплю?

– Конечно. Скоро курица будет. Поедим.

Свирин постоял, ожидая от него каких-нибудь слов, не дождался. Наверное, снова задремал. В последние годы он много спал. И Свирину вспомнилось, как отец, казалось, совсем недавно удивлялся пожилым родственникам, которые много спали. Как-то они вместе пришли что-то у них взять, дрель или болгарку, часов восемь утра было, и еле достучались. Отец потом говорил, что так постоянно. «Тут жить скорей надо, а они – и утром спят до обеда, и после обеда до ужина. Не понимаю».

Нет, давно это было, лет тридцать пять назад, но действительно, как бы и только что. Бывают такие воспоминания. Они пугают, потому что кажется, что ничего между тем днем и нынешним не было.

Было, много было. Почти ставший теперь миражом родной Ташкент, переезд, университет, свадьба, дети, приезды сюда и отъезды с сумками, набитыми помидорами, солеными грибами, сибирской рыбой… Тридцать пять лет назад отец был крепким мужчиной, который без усилий подтягивался на турнике полтора десятка раз, переплывал кролем их широкий пруд, а теперь – еле ходит… Мама обессилела как-то резко – в последние два года, – хотя давно болела астмой, раньше, до деревни, часто лежала в больнице – как весна с ее буйным цветением и пыльными бурями, так у нее приступ за приступом. Здесь же сосновый бор в сотне шагов. А может, дело в том, что преднизолон стала пить – лет до пятидесяти не решалась, боялась гормонов, располнеть…

Несколько раз с этим преднизолоном возникали проблемы. То ли какую-то лицензию не могли получить, то ли еще что, но он исчезал из аптек. Свирин просил своего приятеля из Эстонии привезти, специально летал к нему на встречи в Москву. В Екатеринбурге через знакомую как-то получил рецепт, потом гуглил аптеки. В одной маленькой окраинной увидел, помчался, купил семь упаковок. До сих пор мама пьет.

Но сейчас у нее не приступ астмы, а что-то другое.

Другое, другое… Да что гадать – наверняка коронавирус. Тем более вместе с отцом заболели, в одно время. Грипп или простуда так не проявляются – чтобы такая слабость… Или все-таки не он. Теперь везде он мерещится. Надо спросить, чувствуют ли вкус еды, запахи…

Отнес маме чай, предварительно несколько раз перелив из чашки в чашку, чтоб немного остыл.

– Сейчас курица доварится, рис почти готов. Вставай, поедим. Или сюда принести?

– Я… я встану… – Мама с жадностью хлебнула чаю. – Ох, спасибо… Что-то Ирина… Игоревна никак…

– Давай я позвоню.

– О! Позвони… Там на листочке телефоны… И ее.

Свирин подошел к письменному столу. Большому, с широкими тумбами. Когда-то он стоял в отцовском кабинете. Отец был рабочим на авиационном заводе, и в кабинете, тем более с таким столом, необходимости вроде бы не было, но в свободные часы отец сидел за ним, читал книги, что-то писал. Позже Свирин узнал, что он еще в Узбекистане пытался написать книгу о своих родителях, которые из-под Ленинграда в сорок первом были эвакуированы с заводом в Ташкент и там остались; о предках мамы, приехавших в Среднюю Азию еще в конце девятнадцатого века; о самом Ташкенте, в котором смешалось столько культур и народов. После массовых драк узбеков с неузбеками в начале восемьдесят девятого года свою книгу он бросил и заговорил о переезде в Россию…

– Нашел. Вот.

– Звони, сынок… Не могу…

Телефон Свирина здесь ловил плохо – нужна была местная симка. В мамином номер фельдшерицы обнаружился первым. Зря в бумажках копался, потратил драгоценное время… Ожидал гудки, но вместо них раздался автоматический женский голос:

– Внимание, линия перегружена. Позвоните позже.

– Линия перегружена, – сказал маме.

– А, у нее всегда… Думала, хоть сегодня… – Мама произносила фразы с болью, но и как-то отстраненно, что ли. Как откуда-то издалека. Как уже не отсюда.

Свирин стоял с большим черным смартфоном «Ксиоми», который купил родителям этой весной, чтобы у них наконец-то был интернет – еле уговорил, – и не знал, что делать.

– Может, поеди́те? – спросил.

– О-ой… Не могу… ничего…

«Да что я!» Он чуть не хлопнул себя по лбу. Можно ведь напрямую вызвать скорую. Взять и вызвать. Действительно, что-то с ним происходило. То ли из-за перелетов и сидения в Толмачёво, то ли возраст. Что, и в пятьдесят может накатить слабоумие.