— Просто я подумала…

— Я знаю, о чем ты подумала, — мягко перебила Руби.

От нежности в ее голосе у Норы защемило сердце.

Кэролайн двинулась вперед, крепко сжимая в левой руке ремень большой сумки, явно от модного дизайнера. Нора отчетливо видела страх, написанный на ее лице. «Бедная Каро, она всерьез полагает, что если соблюдать осторожность, то можно кататься по тонкому льду, который не выдерживает твоего веса».

— Итак… — Кэролайн улыбнулась, но глаза оставались грустными, — хочешь посмотреть новые фотографии своих внуков?

— Что ж, давай, — согласилась Нора, сознавая, что ведет себя непривычно. Ей бы полагалось испытывать безграничную благодарность даже за видимость нормальных отношений. — Но если мы действительно желаем узнать друг друга лучше, одних фотографий будет мало.

Кэролайн побледнела, хотя вряд ли такое было возможно при ее бледности, и предложила:

— Пройдем в гостиную.

Она первой села па диван, чинно сдвинув колени. Руби подошла и села рядом. Кэролайн вынула из сумки два плоских фотоальбома.

Нора оставила костыли и, прыгая па одной ноге, последовала за дочерьми. Достигнув дивана, она примостилась рядом со старшей. Кэролайн не сводила глаз с альбомов, поглаживая тисненую кожу длинными ухоженными пальцами. Нора заметила, что ее руки, украшенные тяжелыми золотыми кольцами с бриллиантами, дрожат.

Кэролайн открыла альбом. Первой шла цветная свадебная фотография размером восемь на десять. На ней Кэролайн в облегающем шелковом, отделанном жемчугом платье с открытыми плечами стояла, напряженно выпрямившись, но тогда она была далеко не такой тоненькой, как сейчас. Рядом с ней стоял Джерри, неотразимо красивый в черном смокинге.

— Извините, — быстро сказала Кэролайн, — новые фотографии в конце.

«Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине?» Когда священник произнес этот сакраментальный вопрос, на него ответил только Рэнд: «Я». Нора находилась и дальнем конце церкви, изо всех сил стараясь не расплакаться. На самом деле они должны были сказать вместе: «Мы — ее мать и я».

Но Нора лишила себя этой возможности. Она приехала на свадьбу старшей дочери, но фактически ее там не было. Ее пригласила Кэролайн, отвела матери место за столом, который стоял близко и в то же время в стороне. Он предназначался для почетных гостей, но не для родственников. Нора понимала, что в этот особый день она служит для дочери лишь деталью обстановки, не менее, но и не более важной, чем, к примеру, цветочные композиции. Однако Нора, потерявшаяся в пустыне собственной вины, была благодарна Богу даже за это. Она миновала толпу гостей, поцеловала старшую дочь в щеку, прошептала: «Я люблю тебя» и пошла дальше. Было много вопросов, которые тогда она не позволила себе задать, но сейчас, глядя па свадебную фотографию, не могла оставаться равнодушной.

Кто играл роль матери невесты в этот знаменательный день? Кто пришивал к свадебному платью бусинки, которые вечно отлетают в самый ответственный момент? Кто покупал вместе с ней то баснословно дорогое белье, которое она больше никогда не наденет? Кто в последние минуты ее девичества шептал. «Я люблю тебя»?

Нора отдернула руку. Послышался шорох переворачиваемой страницы, и она заставила себя открыть глаза.

Руби засмеялась, показывая пальцем на общую фотографию.

— Хочу, чтобы ты знала: я больше никогда не надевала это платье.

— Да, и домой ты тоже больше не приезжала, — парировала старшая сестра.

Улыбка младшей поблекла.

— Я собиралась.

Кэролайн грустно улыбнулась:

— Эти слова можно провозгласить девизом нашей семьи. — Она быстро перевернула очередную страницу. — А это фотографии, сделанные во время свадебного путешествия. Мы провели медовый месяц на острове Кауи.

Кэролайн бережно дотронулась до глянцевой бумаги, и Нора заметила, что у нес снова дрожат руки. Она тихо заметила:

— Вы выглядите такими счастливыми…

Кэролайн повернулась, и Нора увидела грусть в глазах дочери.

— Мы и были счастливы.

Нора все поняла.

— Ах, Каро…

— Хватит с нас снимков медового месяца, — заявила Руби. — Показывай, где твои дети.

Кэролайн пролистала еще несколько страниц со снимками солнца, моря и песка и остановилась. На следующей фотографии была запечатлена больничная палата, украшенная воздушными шарами и букетами. В кровати лежала Кэролайн в белой ночной рубашке с оборками. Ее волосы — редчайший случай! — были растрепаны. Она устало улыбалась, держа на руках крошечного красного младенца, завернутого в розовую пеленку.

Здесь она наконец-то улыбалась искренне. Ее лицо озарялось неким внутренним светом.

Норе следовало видеть эту улыбку воочию, не только на фотографии, но она не видела. Она, конечно, навестила Кэролайн в больнице, принесла ей кучу дорогих подарков, обсудила, как прошли роды, высказала свое восхищение очаровательной новорожденной… и ушла. Произошло чудо рождения нового человека, но и теперь они так и не поговорили по-настоящему.

Когда Кэролайн поняла, что ужасно боится материнства, Норы не оказалось рядом. Кто сказал молодой матери: «Все нормально, Каро, Бог для того тебя и создал»? Никто не сказал.

Нора зажала рот рукой, но поздно: у нес уже вырвался тихий всхлип, по щекам потекли горячие слезы. Она пыталась выровнять дыхание, но оно вырывалось из груди короткими резкими толчками.

— Мама, что с тобой? — спросила Кэролайн. Нора не посмела встретиться с ней взглядом.

— Извини… — Она хотела добавить «за то, что я плачу», но не договорила.

Кэролайн молчала. Лишь когда на страницу упала капля, оставив след рядом с фотографией Дженни в плетеной колыбельке, Нора поняла, что дочь тоже плачет. Она накрыла холодные неподвижные пальцы Кэролайн своей рукой:

— Мне очень жаль.

Кэролайн наклонила голову, волосы упали на лицо.

— В тот день мне больше всего тебя не хватало. — Она судорожно рассмеялась. — У моей свекрови командирский характер. Она влетела в дом, как вихрь, и так же быстро унеслась, оставив список распоряжений. — На страницу упала еще одна слезинка. — Помню самую первую ночь дома. Дженни лежала рядом со мной в кровати, и то и дело дотрагивалась до нее, трогала крошечные пальчики, гладила нежную щечку и представляла, что утром увижу, как ты стоишь рядом и говоришь: «Все будет в порядке, бояться нечего». — Она подняла голову и посмотрела на мать, ее глаза окружал ореол размазанной туши. — Но я всегда просыпалась одна.

— Ах, Кэролайн… — только и могла выдавить из себя Нора.

— Я пыталась вспомнить молитву, которую ты читала, чтобы отогнать мои ночные страхи. Знаю, это глупо, но мне почему-то казалось, что, если я сумею ее вспомнить, все будет хорошо.