– Ух ты, малютка Холли Девайн подросла.

Мышцы на моих руках напрягаются, но я не шевелюсь. Нельзя, чтобы он понял, как быстро выходят из меня пары кетамина. Он не знает, что я только два раза пригубила виски, после того как Сьюзен пополнила мой стакан. Эверетт допил мой виски, и полная порция досталась ему. Его глаза открыты, он тихонько постанывает, но я знаю: он беспомощен. Только я и могу дать отпор.

– Ты всегда была особенная, Холли, – говорит Билли. Его руки скользят вниз, к моему животу. Чувствует ли он мою дрожь? Видит ли отвращение в моих глазах? – Всегда готовая на любую игру. Из нас бы получилась прекрасная команда.

– Я не такая, как ты, – шепчу я.

– Такая, такая. В глубине души ты точно такая. Мы оба знаем, что по-настоящему имеет значение в этом мире. Имеем значение только мы, и ничто другое. Вот почему ты молчала все эти годы. Вот почему ты хранила тайну. Ты знала, что будут последствия. Ты ведь не хочешь, чтобы и твоя жизнь была уничтожена, верно?

– Мне было всего десять лет.

– Достаточно, чтобы понимать, что ты делаешь. Достаточно, чтобы сделать выбор. Ты тоже ударила ее, Холли. Я дал тебе камень, и ты ее ударила. Мы вместе ее убили.

Он кладет руку на мое бедро, и его прикосновение настолько отвратительно, что я с трудом остаюсь спокойной.

– Не могу найти ни одного полиэтиленового мешка, – говорит от двери Сьюзен.

Билли поворачивается к матери:

– Что, и в кухне нет?

– Я нашла только тоненькие продуктовые пакеты.

– Давай-ка посмотрим.

Билли и его мать выходят из комнаты. Я понятия не имею, зачем им понадобились полиэтиленовые мешки, знаю только, что это мой последний шанс на спасение.

Я собираю все силы, какие у меня остались, и скатываюсь с кровати, громко ударившись об пол – так громко, что они, вероятно, слышат этот звук из кухни. У меня совсем нет времени, они могут вернуться в любую секунду. Я шарю рукой под кроватью в поисках моей сумочки. Сегодня здесь собралось столько гостей, и мне нужно было ее куда-то спрятать, потому что я знаю людей. Даже в доме скорби мошенник подмечает, где что плохо лежит. Я нащупываю кожаный ремешок и подтаскиваю сумочку к себе. Она уже расстегнута, и я засовываю руку внутрь.

– Смотри-ка, она умудрилась сползти с кровати, – говорит Сьюзен. Она возвышается надо мной и испепеляет меня раздраженным взглядом. – Если мы ее так оставим, она еще, чего доброго, уползет.

– Тогда закончим с этим прямо сейчас. Сделаем это на старый добрый манер, – говорит Билли.

Он хватает с кровати подушку и присаживается рядом со мной. Эверетт стонет, но они даже не смотрят на него. Они оба заняты мной. Заняты моим убийством. Когда пламя охватит комнату, я не почувствую огонь своей кожей, потому что буду уже мертва, задушена простынями и полиэтиленом.

– Так уж должно было случиться, Холли-Долли, – говорит Билли. – Думаю, ты понимаешь. Ты можешь погубить все мое будущее, и я не могу этого допустить.

Он кладет подушку мне на лицо и плотно прижимает. Так плотно, что я не могу дышать, не могу двигаться. Я начинаю крутиться, биться, молочу ногами по воздуху, но Сьюзен садится сверху и прижимает мои бедра к полу. Я сопротивляюсь, пытаюсь вдохнуть кислород, но подушка так плотно прилегает к моему носу и рту, что я лишь засасываю в рот влажную материю.

– Умирай, черт возьми. Умирай! – приказывает Билли.

И я умираю. Онемение уже проникает в мои конечности. Крадет мои последние силы. Сопротивление закончилось. Я чувствую только тяжесть: Билли давит мне на лицо, Сьюзен – на ноги. Моя правая рука все еще под кроватью, пальцы в сумочке.

В последние мгновения, пока я еще в сознании, я понимаю, что́ держу в руке. Несколько недель я носила его в кармане, с тех самых пор, как детектив Риццоли сказала, что мне угрожает опасность, что Мартин Станек попытается меня убить. Как же мы обе ошибались! Все это время Билли выжидал в тени. Билли, который инсценировал собственную смерть, а теперь исчезнет навсегда.

Я не вижу, во что целюсь. Я знаю только одно: время истекло, и вот он, мой последний шанс, перед тем как наступит темнота. Я вытаскиваю пистолет, вслепую прижимаю его к телу Сьюзен и нажимаю на спусковой крючок.

От звука выстрела Билли откидывается назад. Давление подушки внезапно ослабевает, и я хватаю ртом воздух. Он наполняет мои легкие, прогоняет туман из головы.

– Мама? Мама? – визжит Билли.

Сьюзен мертвым грузом лежит на моих бедрах. Билли скатывает ее с меня, я слышу, как ее тело ударяется об пол. Я отбрасываю подушку и вижу Билли, склонившегося над Сьюзен. Из ее груди вытекает теплая кровь. Он прижимает руку к ране, пытаясь остановить кровотечение, но наверняка видит, что ее рана смертельна.

Сьюзен касается рукой его лица.

– Уходи, дорогой. Оставь меня, – шепчет она.

– Мама, нет…

Она роняет руку, оставляя кровавый след на его щеке.

Моя рука дрожит, я не могу прицелиться, так что моя вторая пуля уходит в потолок, и оттуда падает кусок штукатурки.

Билли вырывает пистолет из моей руки. Ярость искажает его лицо, глаза горят адским пламенем. Такое лицо я видела у него в тот день в лесу, в тот день, когда он поднял камень и ударил Лиззи по голове. Двадцать лет я молчала. Чтобы защитить себя, мне приходилось защищать и его, и вот мое наказание. Когда заключаешь договор с дьяволом, то платишь за это собственной душой.

Он сжимает пистолет обеими руками, и я вижу, как ствол своим безжалостным глазом поворачивается ко мне.

Я дергаюсь, когда раздаются выстрелы – несколько выстрелов с такой быстрой последовательностью, что я не могу их сосчитать. Наконец они прекращаются. Глаза у меня закрыты, в ушах стоит звон, но боли я не чувствую. Почему я не чувствую боли?

– Холли! – Чьи-то руки хватают меня за плечи и с силой трясут. – Холли!

Я открываю глаза и вижу детектива Риццоли, которая лихорадочно вглядывается в мое лицо.

– Ты ранена? Говори со мной!

– Билли, – только и могу прошептать я.

Я пытаюсь сесть, но у меня не получается. Мышцы не работают, и к тому же я забыла, что я голая. Я забыла все, кроме того, что я жива, и не понимаю, как это возможно. Детектив Фрост набрасывает куртку на мое голое тело, и я натягиваю ее на грудь, дрожа не от холода, а оттого, что ко мне приходит осознание случившегося. Куда бы я ни посмотрела в спальне отца, я вижу кровь. Рядом со мной лежит Сьюзен с остекленевшими глазами и отвисшей челюстью. Одна ее рука вытянута в последнем предсмертном усилии дотронуться до сына. Их пальцы не сомкнулись, но их соединили лужи крови, слившиеся в одну, – кровь Билли смешалась с кровью Сьюзен.

Мать и сын соединились в смерти.

– Ответ все время был рядом, в фильме Кассандры Койл, – сказала Джейн. – В том фильме, который мне не удавалось посмотреть до вчерашнего вечера.