Вскоре покои леди Тальтиу Мак Ройх огласил громкий крик новорожденного младенца.

Руада была разочарована появлением на свет наследника Дундалка и Муиртемне. Магия, которой её когда-то обучила старая ведьма, оказалась бесполезной, столкнувшись с мощной силой Мойриот.

Руада по-прежнему не покидала краннога, подслушивая и подглядывая за Дейдре и её повитухой. После рождения Сетанты Мак Ройх, а именно так назвала Дейдре своего сына, Руада заподозрила, что Мойриот – никакая не повитуха, а – друид.

Особенно бывшая наложница уверилась в своих подозрениях, когда тайком, ночью пробралась в покои леди Мак Ройх. Ей хотелось воочию взглянуть на младенца, появившегося на свет вопреки многим обстоятельствам. Дейдре же, опасаясь за жизнь сына, никого не подпускала к нему кроме Корри и Мойриот. Пришлось, конечно, предъявить новорожденного верховному друиду Моррану, дабы тот убедился в рождении наследника и сообщил об этой новости на площади Дундалка.

Руада, стараясь бесшумно ступать по шкурам, устилающим пол покоев, словно бесполый дух, приблизилась к ложу леди Мак Ройх. Младенец лежал рядом с матерью на пуховой подушке и мирно посапывал. Корри, как обычно, завернувшись в шерстяное одеяло, спала около ложа госпожи; Мойриот же устроилась поодаль, на огромном сундуке, застеленном шкурами.

Усилием воли Руада заставила себя умерить гнев и не причинять младенцу вреда. Ведь соблазн был так велик!

При скудном свете догорающего масляного светильника, Руада заметила клетку и сидящую в ней птицу. Она подошла ближе, дабы лучше разглядеть питомца повитухи, и к своему вящему удивлению увидела сокола.

«Насколько мне известно, друиды обмениваются посланиями при помощи птиц… – подумала Руада. – Зачем повитухе сокол? Если бы она держала певчую птичку, то это было бы понятно… Но сокола… Да никакая она – не повитуха…»

Сокол, словно уловив мысли непрошенной гостьи, засуетился и издал пронзительный звук. Руаду охватил животный страх, она бросилась бежать… и опомнилась, только достигнув своих покоев.

– Если птица здесь, в Дундалке, значит, повитуха не успела ещё отправить послание Катбаду в Армаг. Нельзя выпускать птицу из краннога… Но как?

Руада понимала, что Мойриот может написать и отправить послание олламу в любой момент. Едва дождавшись рассвета, она покинула кранног и направилась к Моррану, дабы поделиться своими соображениями.

Друид крайне удивился, когда привратник разбудил его ни свет, ни заря, сообщив, что у ворот его дожидается госпожа Руада. Морран накинул тёплый шерстяной пелисон, отороченный мехом, и приказал впустить раннюю гостью.

– Прости, Морран, что прервала твой спокойный сон.

Друид состроил кислую гримасу.

– О каком спокойном сне ты говоришь, Руада? Я день и ночь провожу в думах…

– И много надумал?

Морран разозлился.

– Ты разбудила меня затемно, чтобы задавать глупые вопросы?

– Не такие уж они глупые, если брать во внимание… – женщина осеклась. – Не знаю, говорить ли тебе об этом?

– Нет уж, договаривай! – взвился Морран. – Ты что-то узнала?

– Может и так… – неопределённо ответила гостья.

Морран недовольно фыркнул.

– Если не хочешь говорить, то уходи. Без твоих подковырок голова кругом идёт!

– Ладно уж… Эта повитуха, Мойриот, что прислал Катбад на самом деле – друид. Мало того, она привезла в Дундалк ручного сокола, который сидит в клетке, но если понадобиться он быстро доставит послание олламу.

Правый глаз Моррана нервно задёргался.

– Я же приказал внимательно осматривать все повозки!

– Думаю, стражники краннога не придали значения птичке, сидящей в клетке.

– Безмозглые бараны! Овечье дерьмо! – бушевал Морран. – Ребёнку всего-то три дня отроду, а эта лазутчица Катбада наверняка уже сообщила ему обо всём, что происходит в Дундалке.

– Не думаю. Повитуха не успела этого сделать. Всё это время она не отходила от Дейдре, та ещё слишком слаба. – Спокойно заметила Руада. – Я уверена, что птица ещё в кранноге. Если бы Мойриот отправила своего крылатого гонца, то клетка была бы пуста. Птице тоже нужно время, дабы долететь до Армага, а потом ещё и вернуться.

– Я сам сверну шею этой птице!

– И станешь посмешищем всего города.

Морран немного поостыл.

– И что же делать?

– Ты, как регент, прикажешь выставить лучников вокруг краннога. И пусть они не маячат на глазах у всего Дундалка. Когда же из окна леди Мак Ройх вылетит птица, то… её настигнет стрела. Вот и всё.

У Моррана вытянулось лицо от удивления.

– Всё? – переспросил он.

– Да. А что ещё? Ах, да! Теперь я хотела бы узнать: как ты избавишься от ребёнка?

– Я соберу Священный совет Дундалка и Муиртемне, на котором скажу, что боги требуют жертву и ею должен стать только что рождённый младенец, все знамения указывают на сына госпожи Дейдре.

– А если Совет не поверит?

– Мне, верховному друиду Дундалка?

Руада пожала плечами.

– Не думай, что все друиды безропотно послушаются тебя. Они побоятся трогать внука самого оллама. Чтобы убедить Совет, нужны веские причины. И если у тебя их нет, то лучше вообще не созывать друидов. Подумай, Морран и не забудь о лучниках…

Руада ушла. У Моррана разболелась голова, он слышал, как кровь стучит в висках.

– Она права… Нужны веские причины… Но где их взять?

* * *

– Доблестные воины… – дребезжащим голосом произнёс старик, подходя к военному лагерю, расположившемуся вокруг замка Энгус.

Несколько дружинников оглянулись. Перед ними стоял оборванный старик, причём остатки его обгоревшей одежды выдавали в нём друида, и щуплый мальчишка, прижимавший к груди небольшую арфу.

– Что ты хочешь, старик? – спросил один из дружинников. – Может быть еды?

Старик кивнул.

– От еды бы не отказался. Тем более я и мой внук не ели почти два дня… Наше селение на востоке Сливенелона разграбили гезаты. Мужчины нашего селения погибли, защищая свои дома и семьи. Женщин и девушек увели в плен, стариков же убили. Мы чудом уцелели…

Старик смахнул слезу с подслеповатых глаз. Дружинники лэрда Фергуса пожалели несчастных бродяг, пригласили к костру погреться и накормили чем смогли.

– А что, парнишка, ты можешь играть на этом инструменте? – поинтересовались дружинники, указывая на арфу.

– Угу! – лишь ответил тот, так как рот был полон жареного мяса.

– Сыграй нам! Будем это считать, как плату за угощение! – загалдели воины.