-Кто такие Оливия Войзбун и Генрика Данелецкая?

Отрываюсь от дела, быстро пробежавшись по весьма толстой папке.

-Это две свидетельницы, которые подтвердили, что панна Свенторжецкая в Варшаве распространяла запрещённую литературу и укрывала мятежников, — быстро ответил немного заикающийся Брусникин.

-То есть эти две дамы сорвались из дома и преодолели более шестисот вёрст, чтобы донести на инсургентку. А почему они не сделали этого на месте? И где они собственно сейчас?

-Не могу знать…— попытался уйти от ответа чиновник, но его перебил сидевший рядом Денисов.

Поручик явно получал удовольствие от процесса и периодически подкручивал свои роскошные усы.

-Замолчи, убогий, — прикрикнул он на бледного, но уже не воняющего Брусникина и перевёл взгляд на Николая, — Говори.

— Никаких обращений в варшавскую комендатуру от таких гражданок тоже не было. Сами заявления фальшивка или с паннами договорились, пообещав им денег, что в случае необходимости они дадут показания.

Я с удивлением смотрю сначала на помощника, который вдруг расправил плечи и уже перестал выглядеть прежним сморчком. Да и разговаривать он стал по-иному. Далее, перевожу взгляд на Денисова, который некоторое время сдерживался, но потом заржал как конь.

-Ты бы видел своё лицо, Иосиф! — прохрипел Аврам, вытирая проступившие слёзы платком.

Наконец, он успокоился и заговорил спокойным тоном.

-Данная махинация отнюдь не первая в Крае. Это ты в Гродно и частично Минске всех так застращал, что там даже губернаторы боятся, чего-то сделать, не глянув три раза в уложение о службе. Хотя и в тех губерниях тоже есть несколько мутных дел. Благо, что всё идёт через суд в Вильно. А там канцелярия генерал-губернатора быстро определила двух из семи судей, кто занимается явными афёрами и берёт мзду. Далее, мы действовали по заветам ужасного Юзефа Козел-Поклевского, — поняв, что речь обо мне Брусникин стал белее мела, — В проблемные уезды были посланы ревизоры. В Вилейках наш человек работает уже месяц. Почти все махинации определены и вскоре должны были быть переданы в канцелярию фон Кауфмана. И тут вдруг ты врываешься в тихий провинциальный город, как татарская орда. Мы действительно испугались, что ты здесь натворишь дел, и я очень спешил.

После этого казак опять заржал. Вот как на него обижаться? Манипуляторы хреновы! Хотя операция грамотная! Чую, что торчат за ней уши Лосева, вернее, в его случае — рога.

-Ревизор приезжает в городок под видом какого-нибудь мелкого торговца. Далее начинает распутывать местные клубки. Иногда удаётся найти добровольных помощников, которые сильно облегчают дело, — атаманец кивает на улыбающегося Николая, — Затем всё передаётся в Вильну. Так как решение суда требует утверждения генерал-губернатора, то мы их пока просто собираем. Жандармы и военные ждут команды на проведение арестов, как мздоимцев, так и аферистов. Но, похоже, лавочку придётся закрывать, уж больно много ты наделал шуму.

-А как быть обманутым, которые находятся в состоянии отчаяния? Ведь кто-то из них мог наложить на себя руки? Людям просто не на что жить.

-Я всегда поражался твоей жестокости и одновременно доброте, друг мой! — произнёс казак, глядя мне в глаза, — Но ведь ты государев человек, и должен понимать. Мы должны были вырвать эту плесень с корнем. И поверь, никто из преступников не отделается лёгким испугом или высылкой. В Кауфмана будто чёрт вселился. Всех государственных служащих, военных и полицейских будет судить военный трибунал. Минимум что там дадут — это двадцать лет каторги и конфискация. Самых отъявленных татей повесят и здесь даже заступники из столицы не помогут, так как сам государь дал добро на наведение порядка.

-А что будет со мной? — проблеял всё такой же бледный Брусникин.

-Если в деле нет смертоубийства или доведения до оного, то получишь десятку с конфискацией. Для тех, кто раскается, напишет повинную и выдаст всех подельников, срок меньше. В Крае создаётся особая система трудовых лагерей. Надо восстанавливать последствия восстания, строить дороги и казённые здания. Чего людей зазря в Сибирь гонять? Вы же не мятежники или разбойники. Если проявишь себя на работах с лучшей стороны, то через два — три года спокойно уедешь на Вятку или Урал, но с запретом работать в государственных учреждениях. Там грамотных людей не хватает и такие, как ты быстро устроятся. Заодно тебе вернут часть имущества. Да, и во время ареста твоей семье будет выплачиваться небольшая пенсия, дабы жена с детишками с голоду не померли. В общем, всё в твоих руках, Евграфович.

-Отец родной! — чиновник упал на колени и уже через секунду целовал сапоги поручика, — Благодетель! Всех сдам и по старым делам тоже! И грехи свои отмолю!

Варлам брезгливо освободил ногу и кивнул мне на дверь. На улице уже был вечер, народу значительно прибавилось. Янка сидел на табуретке возле коновязи и серьёзным видом читал газету. Он в последнее время замучил всех научить его нормальной грамоте. В итоге мне, а в усадьбе нашему гувернёру приходилось учить этого белорусского Ломоносова.

-А кто на самом деле стоял за всем этим? И к чему такие хитрые комбинации? — спрашиваю закурившего Варлама.

Тот выпустил ароматный дым и ответил.

-Месть и нездоровые амбиции. Всё началось достаточно давно. Я сам удивился, когда читал дело. Людей не хватает и даже мне приходится вникать в ситуацию. Вилейка как раз мой уезд. Эх, если бы я знал, что панна Агнешка столь красива, то у тебя просто не было шансов. Ладно, не пыхти! Значит, слушай.

Дело на самом деле было давнее, запутанное и идиотские. После того как Михаил Огинский, тот самый композитор, сбежал после разгрома восстания Косцюшко, большую часть его земель конфисковали. По возвращении чего-то возвратили, часть отдали деньгами, но прежнего состояния некогда богатейший род Края не вернул. Неплохой такой кусок конфискованного вместе с усадьбой в Молодечнах, был пожалован прадедушке Агнешки. Тот держал нос по ветру и отличился, сражаясь в царских войсках против мятежников. Выйдя в отставку, молодой полковник женился, прибавил к немалым угодьям земли супруги и жил в своё удовольствие.

В 1802 году вернувшийся из эмиграции Огинский захотел выкупить любимое имение. Но был послан полковником Свенторжецким в пешее эротическое путешествие. Композитор в итоге поселился в соседнем Залесье и затаил обиду. Но даже став сенатором в 1810 году, не смог ничего сделать с воинственным полковником, у которого тоже хватало высокопоставленных друзей в столице.

Что не получилось у Михаила, решила осуществить его младшая дочь Эма со своим супругом Мариушем Высоцким. Жили они