Нижнюю половину лица он замотал оторванным фрагментом панамы, а остальное колпаком нахлобучил на голову. Светлые штаны с рубахой навыпуск в полутьме коридора вполне могли сойти за медицинскую форму.

Кочерыжкин отпрянул, пропуская самозваного санитара. Виктор ворвался в кабинет и остановился, увидев, что верещит вовсе не журналистка. Виктория же при виде исполненного решимости мужика в белом оборвала визг и вполне членораздельно прокричала:

– Никто не сошел с ума, просто у нас в кабинете мышь!

– Санэпидстанция! – находчиво гаркнул Душка, моментально перестроившись. – По причине нашествия грызунов объявляется всеобщая эвакуация!

С этими словами он сгреб в охапку журналистку и поволок ее к выходу.

– Я за подмогой! – крикнул ошеломленному Кочерыжкину Герман, устремляясь следом. – Эдуард Рудольфович, забаррикадируйтесь в кабинете и никуда не выходите! Лелик, пристрели ее!

– Бабу? – немного удивленный громила развернулся к Виктории.

Та снова завизжала.

– Мышь! – прокричал из коридора Герман.

– У меня ж, блин, пукалка! – развел длинномерными руками охранник. – Че ее, газовый возьмет?

– Тогда бери живьем! – прокричал уже от самой двери убегающий Дудликов. – Уф-ф!

Выскочив на улицу, он шумно вздохнул и огляделся. Душка, набрав скорость, с разбегу проскочил через дорогу и уже был почти на середине скверика. Журналистка в его медвежьих объятиях визжала, как минуту назад кадровичка, и безостановочно лягала Виктора ногами. Тот охал, отклячивал зад, взбрыкивал конечностями, но пленницу не выпускал.

– Молодец, Душка! – с признательностью в голосе прошептал Герман, торопливо пересекая улицу.

И тут с лавочки под памятником Жукову поднялся коренастый загорелый парень с плечами такими же бронзовыми и крепкими, как у монументального маршала.

– Не лезь не в свое де…

Не договорив начатую фразу, Виктор Душин пискнул, как мышка, и упал на колени, выпустив из рук свою беспокойную ношу.

– Слышь, подруга, кто этот придурок? – профессионально заламывая Душке руки, поинтересовался спаситель у журналистки, мстительно пинающей Виктора по голеням острыми носками туфель.

– Лазарчук, я так рада тебя видеть! – не прекращая тиранить несчастного Душина, воскликнула журналистка.

Дудликов, едва дошедший до середины улицы, проворно попятился назад, вызвав этим негодование у водителей автомобилей, которые протестующе заревели клаксонами и заскрежетали тормозами.

Серега проверил документы придурка, который неожиданно и бесцеремонно уволок меня из торгово-закупочной компании. Ненормальный, маскирующийся под санитара, имел при себе служебный пропуск в фирму «Атлант» и удостоверение помощника-референта президента общественного благотворительного фонда «Светлый путь» на имя Виктора Степановича Душина.

– Ничего себе благотворительность! – не сдержалась я. – Напал на беззащитную женщину, скрутил и потащил!

– Хотел как лучше, – угрюмо буркнул санитар-референт.

– Чего ты, приятель, хотел, я еще выясню, – пообещал ему Лазарчук. И посмотрел на меня: – Отпустить его или задержать? Могу вызвать ребят, запрут шутника на пару суток.

– Не надо запирать, – попросил Душин.

– Тогда ты сам не запирайся, давай колись: записка и дохлая веретеница – уж не твоих ли рук дело? – строго спросила я, связав бессмысленное похищение меня из «Атланта» с предыдущими идиотскими акциями устрашения.

– Записку я писал, а кто такая веретеница, не знаю, – неохотно признался Душин.

– Как это – не знаешь? – вскинулась я. – Размалеванная безногая ящерица, подброшенная в мою сумку, вот кто такая веретеница!

– Ящерица? – удивился Виктор. – Ну, поганка продавщица! Я же просил неядовитую змею вроде ужа, только не такую приметную, чтобы по морде не понять, что это за гадина!

Лазарчук с видимым интересом слушал этот разговор. Когда я отпустила Душина, взяв с него клятву впредь не совать в МОИ дела свой длинный нос, а в мою сумку – всякую дрянь, капитан заметил:

– Интересно живешь! Не хочешь рассказать мне о своих приключениях и поделиться умозаключениями?

Я немного подумала и кивнула.

– Ладно. Похоже, дальше мне одной не продвинуться, нужна помощь компетентного человека с соответствующими связями. Гражданина Титоренко я найти не могу, Альбины Анатольевны Саниной-Желтиковой в Горсправке нет, а телефоны не отвечают… Минуточку!

Я торопливо полезла в сумку, достала из нее мобильник Андрея Семина, отцепила с пояса собственную трубку и синхронно, двумя руками, подавила на кнопочки. Получилось ловко, не зря я семь лет обучалась игре на фортепьяно в музыкальной школе.

– Слушай, это же один и тот же номер! – воскликнула я, обращаясь к Сереге.

– С удовольствием послушаю, только давай перебазируемся в другое место и пригласим для прослушивания еще одного специалиста, – сказал он, за локоток приподнимая меня с лавочки.

Я невольно посочувствовала Виктору Душину – хватка у капитана была железная. Или бронзовая, если учесть цвет кожи загорелого Лазарчука.

– Серега, а где ты так загорел? – заинтересовалась я. – Такое ощущение, что ты трое суток не в изоляторе провел, а в солярии!

Лазарчук неожиданно покраснел.

– Это не настоящий загар, это меня одна знакомая сегодня утром автобронзантом заполировала, пока я отсыпался после изолятора, – смущенно признался сыщик. – Она решила, что я слишком бледен, прямо как смерть, вот и поправила колер.

– Одна знакомая, да? – хитро прищурилась я. – Ой, Серега, что-то в твоей личной жизни происходит! Расскажешь?

– Сначала ты, – уперся Лазарчук.

И мне пришлось рассказать обо всем, что случилось с того рокового воскресенья, когда в нашем доме погиб незваный гость. Слушателей у меня было два: Серега, как обещал, вызвонил еще одного специалиста. Им оказался капитан Потапов, которого родители окрестили уютным именем Василий, а я то и дело по привычке обзывала Пандой. Капитан не обижался и даже не делал мне замечаний, чтобы не сбивать с мысли.

Честно говоря, рассказ получился путаным и бессвязным, но мои благодарные слушатели, очевидно, кое-какой информацией владели и сами, потому что ловили суть на лету и время от времени многозначительно переглядывались.

– Подытожим? – предложил Василий, когда я замолчала.

В наступившей тишине было слышно, как деловито жужжит крупная муха, кружащая над тарелками, оставленными кем-то на соседнем столике. Разомлевшая от жары официантка не спешила убирать грязную посуду, предпочитала полулежать в шезлонге и прыскать на свои распаренные плечи и красное лицо минералкой из бутылки с распылителем. Кроме нас, других посетителей в этот сонный послеобеденный час в кафе не было.