«Завтра нужно её помыть», – подумала мама и поставила чашку с недопитым молоком на стол.

Глаза её снова погрустнели. Потяжелевшей походкой она пошла к себе в комнату, а Мурка засеменила вслед за ней. Положив кошку на отведённое ей место, мама подошла к иконам и привычными движениями зажгла лампадку. Потом протянула руку к стопке книг, лежавших на небольшом столике.

– Господи, как мне теперь жить? – прошептала она, не отводя взгляда от иконы Спаса Нерукотворного. – Как мне теперь жить?

В напряжении, с которым она смотрела в глаза Спасителю, была собрана вся её воля. Она смотрела так, как будто боялась пропустить ответ, но Спаситель молчал.

– Господи, разве могу я есть и пить, когда он там лежит в коме между жизнью и смертью?

Ответа не было.

– Господи, если есть на это воля Твоя, дай мне шанс. – Горячие слёзы потекли по щекам, но мама даже не заметила, что плачет. – Это я виновата. Это я наделала так много ошибок, за которые теперь должен расплачиваться мой сын. Господи, если только это возможно, помоги мне грешной и моему грешному сыну. Подскажи мне, что я должна делать.

Мамины губы почти беззвучно шептали какие-то слова, среди которых чаще других повторялось «помоги». Так продолжалось до тех пор, пока слёзы не перестали течь. Медленно опустившись на колени, она достала из стопки книг, лежавших перед ней, Евангелие – Слово Божие Нового Завета.

«Евангелие читай. Там есть ответы на все твои вопросы», – вспомнились слова, сказанные иеромонахом Иоанном.

Не глядя, она открыла первую попавшуюся страницу и, наклонив голову, начала читать. Это было Евангелие от Марка, глава 14, как раз на том месте, где готовящийся к аресту Сын Божий со скорбящей до смерти душой молил Бога Отца, если возможно, мимо пронести Чашу страданий.

Весь ужас той ночи в Гефсиманском саду коснулся изболевшегося материнского сердца.

«Господи, ведь Чаша сия мимо не прошла! Бог Отец принёс Тебя в жертву! Он отдал Тебя на растерзание, чтобы Твоею Святою Кровью искупить нас, злых и безумных эгоистов. Мы, ведь, можем любить только себя. Мы не способны любить никого, кроме самих себя! Вот я сейчас скорблю о своём сыне, но плачу я не о нём. Мне жаль себя, потому что у меня больше нет сына, который мне нужен. А Ты до кровавого пота молился за нас, и просил своих учеников хотя бы быть рядом, но они спали. Они спали, потому что любили себя больше, чем Тебя!

Вот Ты сказал им, что они все предадут Тебя в ту ночь. А я? Сколько раз я предавала Тебя! Вот и сейчас я хочу получить от Тебя избавление от скорби только для того, чтобы мне стало легче! Мне трудно, я устала, как и Твои ученики в Гефсиманском саду, и тоже хочу спать. Я хочу спать, Господи, но не могу! Мне больно дышать, больно думать, больно помнить, больно жить! И чтобы у меня снова появилась возможность спокойно спать, кто-то должен умереть на кресте за меня и моего сына, и этим “кто-то” можешь быть только Ты!»

Мама упала на пол и горько заплакала:

– Господи, прости! Прости меня безумную! Разве это не безумие – жаждать крови своего Спасителя?

Мама всё плакала и плакала. Казалось, сердце её рвалось на куски. Но в слезах этих, как и утром в монастыре, была какая-то неизъяснимая лёгкость. Наверное, так же плакал и будущий апостол Пётр, осознав своё предательство.

А Спаситель всё смотрел с иконы и молчал, но глаза его светились любовью:

«Плачь, жено, плачь! Именно такие слёзы дороги Богу, потому что Он так возлюбил МИР, что послал Сына Своего возлюбленного спасать ЕГО ценою Крови».

У бабы Люси возникли большие проблемы с маленьким чёрным пинчером. Всё началось с того, что в их подъезд заехали новые жильцы – молодая семейная пара. Пока делали ремонт, баба Люся была на высоте: она не давала проходу ни рабочим, ни новым хозяевам. Но когда ремонт закончился, появился он: маленький злобный пёс с торчащими треугольниками ушей, и с первого взгляда невзлюбил её.

– Это ещё что за чудо! – произнесла баба Люся, увидев пинчера в первый раз, и приняла боевую позу. Небольшие размеры нового «жильца» не предвещали ей никаких осложнений.

Но не тут-то было. Пинчер несколько раз пошевелил ушами, оскалил зубы, не сводя глаз с возникшего у него на дороге препятствия, грозно зарычал и с громким лаем бросился на бабу Люсю. Та с криком едва успела отскочить в сторону. Пинчер бросился на неё и достиг бы своей цели, если бы не натянувшийся поводок. Перепуганная хозяйка пинчера всячески пыталась успокоить разбушевавшегося четвероногого друга, но её «Чарлик, фу!» не производило на него ни малейшего воздействия: разъярённый пинчер готов был вцепиться бабе Люсе в горло, как настоящий волкодав.

– Вот где нашла коса на камень. – Отойдя на безопасное расстояние, баба Клава не без удивления наблюдала за происходящим.

Марина, хозяйка Чарлика, изо всех сил старалась подтянуть пса к себе и взять его на руки. Наконец, после нескольких безуспешных попыток, ей это удалось. Осознав, что угроза миновала, баба Люся завопила пуще прежнего:

– Развяли тут динозавров!

Причём тут динозавры, было не понятно, но Чарлик на вопли бабы Люси ответил срывающимся до писка лаем.

– Чарлик, да что это с тобой такое? – Хозяйка пинчера поспешно пыталась отойти как можно дальше от подъезда, но вырывающийся из рук Чарлик не давал этого сделать.

– О-о-ой, спаси-ите! – Как сирена завизжала баба Люся, на что Чарлик ответил таким же захлёбывающимся воем.

– Женщина, прекратите! Зачем вы дразните собаку? – попыталась урезонить соседку хозяйка пинчера. Но лучше бы она этого не делала.

– Ах, так это я виновата? Клав, ты слышала? Я тут отдыхала, мирно бяседовала, а она вышла с этим динозавром, и он на меня накинулси!

Хозяйка пинчера сразу сообразила, что разговаривать здесь не с кем, и просто побежала прочь от подъезда успокаивать не на шутку разбушевавшегося Чарлика.

С тех пор время прогулок Чарлика было строго ограничено сидением бабы Люси у подъезда. Если же баба Люся появлялась после того, как Чарлик уже был на улице, его хозяевам приходилось или гулять до посинения, пока баба Люся сама не уйдёт, или издали просить её об одолжении отойти подальше от подъезда. При этом Чарлик не переставал рычать до тех пор, пока баба Люся не скрывалась из виду. Но по отношению к другим соседям Чарлик был просто милейшее создание: усердно виляя своим ущербным хвостиком, он принимал любые знаки внимания, всем желающим позволял гладить себя по спинке и за ушком, тихо лежал у ног хозяйки, если та останавливалась обмолвиться словечком с кем-нибудь из соседей. Только с бабой Люсей у Чарлика была полная несовместимость характеров, и подруги не упускали случая подшутить над ней по этому поводу.

– Люсь, ты не очень-то кипятись, а то скоро твой «динозаврик» на прогулку выйдет, точно схватит тебя за пятку, – говорили они, когда баба Люся начинала наезжать на кого-нибудь из соседей. Когда же она подключала свой «профессиональный» визг, кто-нибудь ненароком замечал, что у Чарлика оскал приятнее, и все начинали смеяться.