наружности, занимавшийся несколько минут тому чтением вывесок и объявлений, украшавших фасад капитального дома в Большой Подъяческой улице. Клеопатра Артемьевна, встревоженная необыкновенным звоном пришельца, была уже тут и смотрела ему в глаза вопросительно и с некоторою робостию.

Человек партикулярной наружности имел, по-видимому, лет тридцать. Прежде чем он заговорил, по лицу его и по глазам, выражавшим суровость и степенность, уже можно было догадаться, что он не простой какой-нибудь человек; Ананий Демьянович, искусившийся в наблюдении и определении разных встречавшихся ему физиономий, определил этого человека по меньшей мере в надворного советника, а не то так в какого-нибудь барона — так сановито было выражение лица и глаз его, и только одно это выражение давало понятие о сановитости пришельца: по одежде — ничего нельзя было заключить о нем. Он был одет в коричневое достаточно подержанное пальто, с вытертым бархатным воротником; на голове имел шляпу, тоже не последнего фасона и как будто вовсе не циммермановскую, а в руках палку такой толщины, которая, несомненно, возбуждала к нему благоговение в извозчиках и собаках. Не снимая шляпы, только прикоснувшись к ней рукою, он обратился к Клеопатре Артемьевне с замечанием:

— А квартира-то не очень высока и лестница не очень гадка: жить можно!

— Конечно, — отвечала Клеопатра Артемьевна, изумленная странным замечанием партикулярного человека.

— Что́, здесь отдается комната? — спросил посетитель.

— Отдается, — отвечала Клеопатра Артемьевна и, видя, что незнакомец все еще не снимает шляпы, как будто по горделивому убеждению в своем неизмеримом превосходстве над людьми, живущими «не очень высоко», продолжала, возвысив голос до надлежащего хозяйского тона: — Вам, что ли, нужна комната?

— Мне. А вы здесь, вероятно, хозяйка? Вы сами-то и есть Клеопатра Артемьевна?

Тут только, получив утвердительный ответ, он снял шляпу и поклонился Клеопатре Артемьевне.

— Что ж, можно посмотреть эту комнату?

— Можно. А вы… какие вы такие?

— Что-о-с? — спросил партикулярный человек таким тоном, что Клеопатра Артемьевна смутилась.

— Я говорю, — отвечала она с непреодолимою робостью, — что комната есть… всего только и есть одна комната свободная.

— Так не стойте же на дороге и покажите мне эту комнату. Нечего разговаривать по пустякам, — заметил незнакомец, проходя вперед к полуотворенным дверям пустой и холодной комнаты. — Эта, что ли? Да как она у вас ходит: с мебелью или без мебели?

— Как есть.

Комната была меблирована старым диваном, двумя стульями, маленьким ветхим комодом и письменным столом.

— А что вы хотите за эту комнату?

— Она у меня «с обедом ходит», — заметила Клеопатра Артемьевна.

— Хорошо, что же вы хотите?

— Пятьдесят два с полтиною.

Ананий Демьянович, доселе бывший молчаливым слушателем разговора партикулярного человека с Клеопатрою Артемьевною, почувствовал настоятельную надобность и совершенно удобный случай принять участие в этом разговоре. Выступив на один шаг вперед, он сказал незнакомцу с свободой, свойственною порядочному человеку, и с самоуверенностью человека, довольно-таки пожившего на свете:

— На серебро выходит ровно пятнадцать!

— Это я и без вас знаю, — заметил партикулярный человек с тою же самою свободою и самоуверенностью. Ананий Демьянович, будто окаченный вдруг холодною водою, подался безмолвно в глубь коридора.

— Так я могу и занять эту комнату — хоть сейчас? — спросил партикулярный, снова обращаясь к Клеопатре Артемьевне.

— Когда вам угодно… А кто ж вы такие?

— Я-то? Дело, кажется, известное: если человек нанимает квартиру на чердаке, то уж он — темный человек.

— Я насчет того спрашиваю, что, дескать, из каких вы: из благородных или из немцев?

— Об этом вы узнаете кое-что из моего паспорта, а теперь расспрашивать меня я вам не советую. Бабье любопытство у вас, матушка, больше ничего. Я уже вперед, не спрашивая вас, знаю, на чем вы помешаны: вы бедная, отставная, благородная вдова, вы знаете, сколько вам следует за бесчестье и сколько другому кому, человеку попроще, следует… Да я-то, матушка, знать не хочу ничего этого. У меня прислуга держи ухо востро и хозяйка без толку не ярись! (Клеопатра Артемьевна почувствовала глубочайшее негодование против этой выходки неизвестного наемщика квартиры.) Деньги за квартиру я всегда плачу вперед, за месяц, или за два, за три — это для меня все равно (негодование Клеопатры Артемьевны быстро перешло в робкую почтительность), а потом уже прошу не разговаривать со мною: самовар подать, комнату убрать и без зову, без звонка в нее не входить и никого ко мне без доклада не впускать… Мало ли какой народ ходит! Ко мне, впрочем, решительно никто не ходит, да все-таки, на всякий случай, не худо знать здешней прислуге, что я не потерплю, чтоб ко мне пускали без моего приказания всякого желающего видеть меня… и служить мне от числа до числа верою и правдою, а не то чтоб только за день до получения денег… Нет, у меня на всякие такие случаи свои порядки заведены!

Этою речью партикулярный человек окончательно сбил с толку Клеопатру Артемьевну и Анания Демьяновича. Клеопатра Артемьевна имела уже все причины к тому, чтоб считать его жильцом сановитым и строптивым, с которым трудно будет поладить; но высказанные им правила относительно платежа денег за квартиру приходились ей крепко по сердцу: жильцы такого разбора очень редки, и хозяйки дорожат ими. «Как же тут быть? — думала она в нерешимости. — Отказать такому взыскательному жильцу, чтоб не нажить себе хлопот, или рискнуть — отдать ему комнату и получить от него разом побольше денег?»

— Согласны ли вы на мои условия? — спросил партикулярный человек своим обыкновенным суровым тоном, который обличал в нем особу сановитую.

— Согласна-то я согласна, — отвечала Клеопатра Артемьевна с прежнею нерешительностью, колеблясь двумя важными противоположными вопросами, — только вот какое дело: у меня, милостивый государь, все жильцы хорошие, благородные и спокойные. Петр Максимович Канарейкин-Сладкопевов — служит по питейной части. Ананий Демьянович Тыквин — это вот они самые, они нигде не служат, потому что отставные (Ананий Демьянович с сладкою улыбкою поклонился партикулярному человеку, который, посмотрев на него искоса, произнес величественно: «Гм!»). Господин Гонорович, из Витебска, тоже говорит, что скоро отыщет свое право, а теперь помаду и прочее делает, да еще Калачов Александр Владимирович, теперь он мещанин, покамест, а впрочем, уже состоит по бумажной части, да еще одна девица, вот тут рядом маленькую комнатку занимает — гувернанткой была, вот и все… а таких… мастеровых я не держу!

Когда Клеопатра Артемьевна с коварною целью сказала, что мастеровых она не держит, партикулярный человек, промолчав несколько секунд, как бы все еще ожидая от нее ответа, снова спросил:

— Что же, согласны вы на мои условия?

— А мастеровых я не держу, — повторила Клеопатра Артемьевна