Однако исполняя все эти обязанности, я обнаруживаю, и это причиняет мне настоящую боль, что, наставляя Тебя, я каждый день терплю неудачу, ибо в те редкие дни, когда Ты бываешь в Фивах рядом со мной, вознося свои молитвы, я замечаю, что Ты меня не слушаешь. Тебе также безразлично то, что в Мемфисе Твой день проходит в наслаждении игрой музыкантов или чтении отрывков из дорогих Твоему сердцу поэм о любви, тогда как непреложные обычаи и свершения великих предков остаются без внимания. Как и то, что Ты позволяешь Себе проводить дни за разговорами со Своим поваром, рвать цветы в Своем саду или распивать вино вместе с начальниками Царской Охраны. Или, к большей радости Двух Земель, Ты изредка развлекаешь заезжего Принца. Тебе безразлично, что в Мемфисе о Тебе ходят слухи как о Фараоне, Который не может дождаться ночи, но навещает Свой гарем днем, чтобы посмотреть, как танцуют Его маленькие царицы, и — как я слыхал — это едва ли не все, что Ты там делаешь. Однако ничто из этого не имело бы значения, если бы Ты слушал меня и знал бы мои слова, потому что тогда Ты мог бы править как Властитель Земли — Ты Сам! — и укреплять Египет Волей Твоих предков. Я вижу большую нагрудную пластину на моем Фараоне, и Корону Белой Земли, и Корону Красной, покоящимися на Его голове, однако в этих одеждах сидит не кто иной, как Ты, а Твой голос слаб!»

«Он не сказал этих последних слов!» — воскликнул мой прадед.

В ответ на то, что Его прервали, голос Верховного Жреца оставил горло моего Фараона, и Он заговорил собственным голосом. «Нет, он сказал это. Такого я не ожидал. Его ум был так слаб, его чувства такими напыщенными. Мне было даже жаль его. Вообрази, он посмел сказать „Твой голос слаб!"».

«Как, — спросил мой прадед, — Ты ответил?»

«Я сказал ему, что он — вол, рожденный для тягот, и что судьба Египта более зависит от нежности Моего прикосновения к цветку, чем от отчетов тысяч его писцов. И все же, пока Я говорил, Я не верил Себе. Мои Боги совершенно определенно покинули Меня. Хемуш отчитал Меня, затем оскорбил, но, можно с уверенностью сказать, стены его храма не обрушились.

К Своему ужасу, после этого Я принялся слишком много говорить. Это из-за того прискорбного происшествия между нами, когда мы были мальчиками. Я сказал ему: „Возможно, Я всего лишь одиннадцатый сын Своего Отца, но в Его глазах, Хемуш, Моя мать обладала одним прекрасным достоинством, она была предана Ему на протяжении всех тех ужасных лет в гареме, когда Его маленькие царицы, включая наверняка и твою мать, пытались убить Его. Вот почему Я попал в ряд престолонаследников. Разумеется, само по себе это не слишком приближает Меня к Амону, не правда ли? Однако вот что Я тебе скажу, Хемуш, Я — Фараон, и все твои обязанности существуют всего лишь для того, чтобы позволять Мне ежедневно размышлять о нуждах Двух Земель ровно столько часов, сколько Мне требуется". Однако все то время, что Я выговаривал ему, Меня не покидало чувство, что его упреки обоснованны. Мой голос был слишком слаб! Можешь заявить, хотелось Мне крикнуть ему, что Я плохой Царь. Скажи, что Моя третья нога так же слаба, как мальчик Хор. Осмелься даже сказать, что Я смотрю на Своих маленьких цариц, но редко присоединяюсь к ним. Но не говори Мне, что Мой голос слаб. Ибо Я могу говорить всеми голосами Египта, и уж точно твоим. Затем Я в гневе поднялся и громко сказал ему: „Пусть твои обязанности Визиря перейдут к другому. Служи лишь как Мой Верховный Жрец". Он был очень взволнован тем, что Я сказал, особенно когда Я добавил: „Мененхетет как раз подойдет на пост Моего Визиря". Он был в ужасе, уверяю тебя, и вскоре ушел».

«Ты говорил обо мне как о Своем Визире?» — спросил мой прадед. «Да».

«И Ты был уверен в каждом Своем слове?» «Не знаю. В тот момент сказанное имело для Меня огромное значение».

«Ибо если Ты не имел это в виду, — сказал прадед, — нас всех можно считать покойниками». Он пожал плечами, будто способность легко жить с подобными мыслями составляла основу его гордости.

«Мне кажется, я знаю, о чем ты говоришь. И все же Мне хотелось бы услышать это от тебя».

«Не стану отрицать, — сказал Мененхетет, — я думал о том, чтобы стать Твоим Визирем. Если мудрость, обретенная за четыре жизни, не может служить далеко простирающейся цели, то какой тогда от нее прок? Поэтому я пришел сюда в надежде, что мы сможем поговорить о серьезных делах. Однако я не могу сказать, что чувствовал себя уверенно. На протяжении недель я слышал, что Ты сместишь Хемуша с поста Визиря, заменив его Своим Главным Писцом Нёс-Амоном».

«Ты веришь этим слухам?»

«Он — ливиец, — сказал мой прадед, — однако Нес-Амон был с Тобой на протяжении долгих лет. Ты возвысил его до положения Принца. Он способный человек».

«Я обсуждал с ним это назначение. У ливийца нет твоих знаний».

«И все же, — сказал мой прадед, — Ты можешь положиться на его преданность. Если бы я был Твоим Визирем, не проходило бы и дня, чтобы кто-нибудь не шепнул Тебе, что мне больше нельзя верить».

«Подобные решения я оставляю за Собой. Мои оценки людей — если Мне предоставляется возможность их выслушать — безошибочны. Разумеется, мало кто решается говорить с Фараоном. Ты говоришь. Конечно, я только что решил рассказать тебе правду. До этой ночи Я был готов избрать Нес-Амона Моим следующим Визирем. Он действительно способный человек. Однако в сердце каждого слуги есть ненадежное место. Я должен признаться тебе, что Хемуш, когда он шептал Мне на ухо, говорил не о проведенном вместе детстве, вовсе нет! Он сказал, что до него дошли слухи о том, что Нес-Амон готов двинуться на Дворец. Нес-Амон пользуется большим влиянием у Моих колесничих».

«Когда, сказал Хемуш, это может произойти?»

«Он сказал Мне, что весьма вероятно, что это случится сегодня ночью. Я рассмеялся. „У тебя нет нюха на военные дела, — сказал Я ему. — Ни одно войско не захочет выступить при полной луне, и особенно в Ночь Свиньи — все будет проиграно. — Я убедил его. Я сказал: — Если бы Мой Дворец был открыт для тебя, Хемуш, ты все равно не осмелился бы занять его. Только не в эту ночь. Положись на это. Нес-Амон чувствует себя не более уверенно, чем ты". Думаю, Хемуш согласился. Во всяком случае, его волнение относительно Нес-Амона почти прошло, и тогда он принялся попрекать Меня размерами своих обязанностей. Мне кажется, он пытался напугать Меня, показав размах своего влияния в Двух Землях. Однако Я не знаю, как он осмелился так говорить со Мной в конце. Он страшно рисковал. Он понимает, как Я и без того удручен сложившимся положением. Зачем удваивать опасность потерять свой пост, оскорбляя Меня?»

«Я думаю, Хемуш хочет, чтобы Ты сместил его, — сказал мой прадед. — Многие сейчас преданы ему, однако не настолько, чтобы осмелиться выступить против Тебя. Ты — Фараон. Однако в случае, если Ты лишишь его власти, те, кто верно ему служат, также лишатся всего. Вот тогда-то им придется идти с ним».

«Что бы ты Мне посоветовал?»

«Я бы заверил Нес-Амона в том, что он наверняка заменит Хемуша, и я бы убеждал Хемуша в том, что Ты вскоре сделаешь его полным Визирем. В нужный момент назначь Визиря над ними обоими. Оставь Фивы и Верхний Египет Хемушу, а Мемфис и Нижний Египет — Нес-Амону. Каждый из них мог бы именоваться Ви-зирем-при-Верховном Визире».