— Ну что, графиня, вы довольны?

— Ах… — пожимает плечиком графиня.

— Так! — Граф садится в постели. — Василий! Перейди с канделябром на другую сторону.

Василий переходит. Граф снова исполняет свой супружеский долг.

— Графиня, на этот раз вы довольны?

— Хм… — опускает глаза супруга.

— Василий! Встань с канделябром вон там и подними его повыше.

Василий встает. Граф опять исполняет. Графиня опять недовольна. Тогда граф вскакивает, выхватывает у Василия канделябр:

— Васька! Ложись с графиней!

Теперь граф стоит с канделябром, а лакей исполняет его супружеский долг.

— Ну что, графиня, вы довольны? — интересуется граф.

— О да!

— Вот видишь, Василий, как нужно держать канделябр!

Никулин очень смеялся.

В дополнение к шести гектарам подарил мне два тома собранных им анекдотов с нежной надписью.

Узнав о смерти Юрия Владимировича, мы почтили его память молчанием и этот день посвятили ему…

А на «Идеальной паре» мне на съемку на мобильный позвонил отец и срывающимся голосом сказал: «Звонила какая-то женщина и сообщила, что умер Гриша Горин».

Гриша

Гриша Горин ушел из жизни…

Есть люди, быть рядом с которыми — знаково.

Не — весело, комфортно, интересно, или нервно, подтянуто, напряженно, или легко, бездумно, отвязно — а знаково. Я ЗНАКОМА С ГРИШЕЙ ГОРИНЫМ. И мне кажется, для меня, как для пионерки из четвертого «Б» класса, это знакомство — как «пятерка с плюсом» по поведению на всю оставшуюся жизнь.

В Афинах на высоком холме стоит Колизей. Со всех сторон величественный и великий. К нему надо долго и трудно подниматься. К его истории надо тянуться. Его надо постигать. А я общалась с Гришей Гориным запросто, советовалась с ним, смеялась и обижалась, радовалась и переживала. Просила посмотреть материал еще не готовой картины и дать пару советов… И Гриша смотрел, и давал советы, и звал на свои премьеры, и дарил свои книги… А главное — дарил себя.

Мне повезло — моим редактором и другом на пяти картинах была Любовь Горина. Любовь — во всех прямых смыслах. И это означало, что Гриша становился лицом заинтересованным. Мы этим пользовались. Многие пользовались тем, что Гриша не умел отказывать, ему просто неудобно было сказать: я занят… Но, может, тогда он и не был бы Гришей Гориным…

Фойе Дома кино. Сижу с какими-то людьми. Травим анекдоты смеемся, пьем пиво. Гриша меня увидел.

— Ага, значит, ты здесь сидишь, смеешься, время проводишь, а твой редактор Любаня вся испереживалась (речь шла о последнем этапе поправок — а их была тьма — по картине «Будьте моим мужем»)… Она не ест, не спит, нервно ходит из угла в угол, мне спать не дает и есть не дает тоже — а ты в ус не дуешь и слезы не льешь! Это никуда не годится! Пошли «дуть в ус» и делать поправки.

…91-й год. Тревожный. Грише 50. Дом архитектора. Все снова, как в 1919-м, решают для себя вопрос: уехать или остаться. Гриша говорит спокойно, честно, без пафоса о том, что он никуда не собирается. Лучше быть убитым здесь, чем живым трупом там…

…93-й год. Гриша организует групповое обучение английскому языку. Учимся каждый вечер по четыре часа — он, Люба и я.

— Стыдно не знать язык. Мы с Гельманом как-то летели в Америку. Я знал: «Ай эм Гриша Горин». Он не знал и этого. Промежуточная посадка в Шенноне. Выходим размяться в вестибюль. Саша тут же закурил, стряхивая пепел на свой пиджак. К нему подошла служащая аэропорта и стала что-то долго объяснять по-английски. Саша слушал ее внимательно. Ничего, естественно, не понял. Подозвал меня в качестве переводчика. Она начала свой длинный монолог сначала. Я, конечно, тоже ничего не понял и уже собирался признаться в этом и ей и Саше. Но!.. Вдруг среди потока слов я узнал два знакомых, которые только что долго светились на табло в самолете, — «ноу смокинг». Ноу смокинг! А, ну конечно же!

— Саша, дорогой! — сказал я снисходительно. — Она просит тебя не курить.

Саша с большим уважением посмотрел на меня и тотчас же выбросил горящий окурок в первый попавшийся синий ящик… Тут к нам со всех сторон аэропорта бросились полицейские и пожарные. Они сорвали синий ящик со стены, перевернули и стали яростно вытряхивать его содержимое на пол. Оттуда посыпались почтовые конверты… Да! Саша бросил свой окурок в почтовый ящик! Теперь понятно, почему надо учить английский?

…99-й год. День моего рождения. Отмечаем дома у моей дочери Киры. Мой младший внук Коля надевает Гришину кепку, и ввинчивается в Гришины колени, и не отходит, и ловит Гришин взгляд… Так мы их и сфотографировали… Когда он вырастет, я подарю ему Гришину книгу и расскажу, как смогу, о Грише.

…Март 2000 г. Грише исполнилось шестьдесят.

Я даже написала ему поздравление, но он укатил на свой юбилей к отцу в Америку — «Папа очень пожилой человек, девяносто, надо торопиться свидеться…»

И поздравление свое я ему так и не прочла. Не успела.

Дорогой Григорий!

Ты по происхождению врач, по жене — грузин, по таланту — писатель, по национальности — сатирик. Я поздравляю тебя с юбилеем и радуюсь, что ты снова стал старше. Ибо чем старше Сатирик, тем моложе его друзья, тем глубже его корни, тем шире его взгляды, тем изобретательнее его дикция, тем тоньше нюансы его образов…

У меня к тебе только одно пожелание — никогда не уезжай из этой страны, никогда не покидай нас. У нашего народа нет другого способа СПАСЕНИЯ РОССИИ, чем чтение твоих книг, смотрение твоих фильмов и спектаклей, слушание твоих выступлений.

…Май 2000 г. Мы сидим в музее-квартире семьи Мироновых: Марии Владимировны, Александра Семеновича и Андрея Миронова. День рождения Маши Мироновой. Она — уже взрослая молодая красивая женщина, актриса театра «Ленком», мать очаровательного, лукавого семилетнего Андрюши Миронова. И Гриша весел, и шутит, и с почти отцовской нежностью напутствует дочь своего когда-то самого близкого друга Андрея Миронова, и… не собирается умирать.

Июнь 2000 г. У меня съемки в Серпухове. На мобильном — тревожный голос отца.

— Только что позвонила какая-то женщина и сказала, что умер Гриша Горин.

— Папа, ты, наверно, что-то перепутал… Гриша не может умереть…

Ну, конечно, Гриша не может умереть. Он слишком талантливый и слишком много сделал хорошего на этой земле, чтобы умереть… А на панихиде в «Ленкоме» у меня все время было такое чувство, что завтра вечером, ну, может, через неделю — мы соберемся где-нибудь и Гриша будет очень смешно рассказывать «О том, как я умер и что из этого вышло».

В день похорон я назначила смену с двенадцати. Рассказала, что группа может снять без меня, достала букет белых пионов — Грише бы он понравился — и уехала в Москву прощаться… И как когда-то на похоронах Андрея Миронова — растерянные лица друзей… Марк Захаров сказал на панихиде, стоя на сцене лицом к залу: прости, Гриша, мы не успели отрепетировать твою смерть.