– Готов, – неуверенно ответил Коля, до конца так и не решивший, правильно ли он поступает.

– Деньги и ценные вещи оставь здесь. Остальное изымет дежурный перед тем, как посадить тебя в камеру. Потом вернет, конечно… Если не вернет, напомни.

– Галстук снимать?

– Не надо. Дежурный снимет.

Зазвонил телефон. Гена снял трубку:

– Алло… Да, я… Так… А что с ней? Понял. Сделаю в лучшем виде. Двести рублей будет стоить. Запчасти свои. Старик, это очень по-божески, попробуй, найди дешевле. Записывать?.. На следующий вторник только. Раньше никак – очередь. Понял, записываю. Будь здоров!

Камера для особо опасных и безопасных преступников представляла собой замкнутое пространство прямоугольной формы площадью четыре метра в квадрате. С остальным миром каземат связывало круглое дверное оконце дюйма три в диаметре, через которое строгий полицейский глаз периодически мог следить за внутренней обстановкой. Стиль – минимализм. Из мебели присутствовала привинченная к полу широкая резная деревянная скамья, обозначенная в некоторых литературных источниках как шконка. Резная, потому что была изрезана отзывами о посещении заведения. Какими инструментами, непонятно – все колюще-режущее у посетителей отнималось. Наверное, зубами. На шконке могли поместиться сидя – четверо, лежа – один, а стоя – шестеро.

Влажный цементный пол с пессимистическими бурыми разводами повышал у узников уровень холестерина в крови. Серые кирпичные стены слегка освежали жизнеутверждающие нацарапанные лозунги, типа: «Прощайте, товарищи! Умираю за дело революции, но не сдаюсь» и «Смерть троцкистам-провокаторам!». И, конечно, более поздние – «Цой жив!», «Россия для русских», «Бей ментов – спасай Россию», «Вскрытие сейфов, квартир, автомобилей. Сложность любая, 24 ч. Недорого. Тел…», «Продам а/м, не в угоне…». Из чего напрашивался вывод, что камера является историческим памятником и наверняка серьезно охраняется государством. Любой историк смог бы легко защитить докторскую, посидев здесь пару недель, а Эдвард Радзинский написать новый роман.

Ничего больше Коля рассмотреть не успел, не на экскурсию сюда явился, а подвиг совершать во имя любви. Воздушная атмосфера соответствовала интерьеру. Пахло концом девятнадцатого – началом двадцатого века. А местами просто концом. Из освещения – льющая печальный свет лампочка под металлическим глухим абажуром с дырочками – вышедшим из строя дуршлагом. Работа неизвестного декоратора. Одним словом – музей. Не камера, а кунсткамера. А вы что хотели? Стены в бархате и канделябры? А на нарах шелковые подушки?

На упомянутой скамье в ботинках без шнурков возлежал одинокий посетитель музея – благообразный хрупкий юноша, подозреваемый властями в низменных проступках. Открытый, честный, как швейцарский банк, взгляд. Россыпь веселых прыщиков, детский пушок над губой. Наверное, есть и крылья за спиной. Налицо ошибка властей. Ничего аморального юноша с такой ангельской внешностью не мог совершить по определению.

Именно об этом подумал Николай, переступив порог отделенческого каземата. Он, как человек, воспитанный на детективно-шпионском кинематографе, представлял злодея несколько иначе. Звериный оскал, руки в наколках, аршин в плечах, на худой конец – камни в почках. А тут вполне положительный персонаж. Ангел. Белокурый ангел. Если б не низкий потолок, взлетел бы. Хотя, как известно, внешность обманчива. Есть такой мужичок на Западе – Дезмонд Чайлд. Маленький, лысый, еврей, да еще и голубой. И кто бы мог подумать, что он написал большинство хитов для «Скорпионз», «Аэросмит» и десятка других сугубо мужественных, тяжелых команд. Впрочем, сейчас не до музыки.

Само водворение в застенки прошло на редкость правдоподобно и не должно было вызвать никаких подозрений у присутствующих в зрительном зале. Коля весьма натурально возмущался произволом, отказывался вынимать из ботинок шнурки, настойчиво требовал составить опись изъятого и даже обозвал дежурного офицера проходимцем, за что чуть не получил дубинкой от сержанта. Короче, вошел в роль, а роль вошла в него. Сидящий в камере не мог не услышать импровизации. Вяземский, как и обещал, не раскрыл дежурному служебную тайну, поэтому дежурный тоже вел себя вполне естественно.

– Не хер народ дурить, сволочь, – дружески посоветовал капитан, похлопывая дубинкой по гордой Колиной спине. После чего мягко подтолкнул в гостеприимно распахнутую дверь: – Будешь надоедать – свяжу «ласточкой»!

Щелкнул засов. Николай, как уже говорилось, бегло осмотрелся, поморщился от запаха и чихнул. Потом подошел к нарам. («Сбросьте чужие вещи на пол, а придет хозяин, скажите „канай отсюда“. Будут бить – стучите».)

– Подвинься.

Тон уверенного в себе, но огорченного неудачным стечением обстоятельств мошенника. Ангел нехотя опустил ноги со скамьи и занял вертикальное положение. Спокойно, без резких движений. Никаких признаков паники в поведении. Словно не в камере он, а на вокзале поезда дожидается. Точно, версия ошибочная. Ангел он, а не разбойник.

Коля заправил в брюки рубашку, ибо ремня его тоже лишили. (Рыцарь, блин!) После уселся рядом с парнем, продолжая негромко возмущаться милицейским произволом согласно утвержденному плану. Но при этом, помня легенду, довольно заметно волновался. (Впрочем, и без легенды волновался, адреналин лошадиными дозами поступал в кровь.) Вытер пот, принялся вращать большими пальцами. Чувствовалось, что шанс остаться здесь надолго у человека весьма реален.

Минут через пять Коля поднялся со шконки и зашлепал «обесшнуренными» ботинками, меряя ширину камеры.

– За что тебя? – как и предполагал Виталий, поинтересовался ангел.

– Ни за что! – буркнул «мошенник» и вновь вернулся на скамью. – Бред полный…

Пока роль давалась ему легко. Главное, он перестал мандражировать и сумел взять себя в руки. Теперь переходим к системе Станиславского. Окажись в шкуре героя, и публика тебе поверит. Кто у нас герой? Не Гамлет. Прохиндей, натолкавший в компьютер кирпичей и схваченный за хитрую задницу. И понимающий, что задница теперь не скоро насладится мягкостью домашнего кресла. Но не теряющий надежду выйти сухим.

– Херней занимаются всякой… Баба какая-то сумасшедшая подскочила, в рожу вцепилась, якобы я ее кинул. Компьютер пустой толкнул. Какой компьютер?! Я эту дуру лупоглазую первый раз в жизни вижу! Мало ли что ей почудилось?! Может, она перепила накануне, а утром глюки начались… Прикинь, идешь по улице, а на тебя пальцем тычут! И самое обидное – ничего никому не докажешь! Они с ней сейчас договорятся, а меня крайним выставят…

Ангел ничего не ответил. То ли его мало интересовали чужие проблемы, то ли… Опыт, несмотря на молодость.

Коля, помня о наступательной позиции, не успокаивался:

– А этот, в комбинезоне, еще грозится. Типа пальцы в тиски засунем, сразу все вспомнишь. Свинья грязная…

– Они могут, – вяло согласился парень, потрогав шею, – тиски у них есть. И не только.

– Что, правда?

– А ты не видел?

– Нет… Меня в коридоре наручниками к батарее прицепили. Типа, сиди, вспоминай. Потом – сюда. Цепь сняли, часы, кольцо. Лопатник отобрали… У меня приятеля одного вот так прихватили и ни хрена не вернули… Жалко, часы хорошие…