— Ты говоришь это из жалости… — произношу тихо.

Он отпускает меня, чтобы глядеть прямо в глаза.

— Я похож на человека, который будет что-то делать из жалости? — спрашивает строго. — Милана, я никогда не говорил таких слов. Никогда. И не сказал бы их и сейчас, если бы не чувствовал это. Ты правда считаешь, что эти слова можно сказать тебе только из жалости?

— Не знаю… — шепчу. — То, что я совершила…

Но он не дает мне договорить, губами касаясь моих губ. Всего лишь легкое касание. Но оно обжигает сильнее самого страстного поцелуя.

В этот момент в палату входит врач.

— Достаточно на сегодня, — говорит он. — Пациентке надо отдыхать. Пойдемте.

Дамир отрывается от моих губ и шепчет на ушко:

— Помни мои слова «я люблю тебя». Слышишь? Все будет хорошо. Набирайся сил. Они тебе еще пригодятся.

Проводит рукой по волосам и выходит следом за врачом из палаты.

Я опять поворачиваюсь к окну и смотрю на хмурое небо. В памяти опять всплывают картинки того самого видео и я зажмуриваюсь. Но потом всего лишь три слова «я люблю тебя» разбивают вдребезги эти самые картинки. И небо не кажется уже таким хмурым.

Проходит еще несколько дней. Я уже встаю с кровати. Дамир приходит ко мне каждый день. Также как и мама. К счастью, они никогда не пересекаются.

Обычно Дамир садится ко мне на кровать и рассказывает, как он ждет меня у себя дома. Что скучает и что больше не отпустит меня никуда от себя.

Это все так непривычно слышать от него. И видеть его этот взгляд. Такой новый для меня. В нем больше нет злости и ненависти. Но все еще есть грусть.

Несколько раз я пыталась начать разговор о Ренате, но Дамир всякий раз обрывал меня, говоря, что не здесь и не сейчас. Но мы должны это проговорить. Между нами не должно быть недомолвок.

В один из дней в палату ко мне приходит врач, Сергей Геннадиевич.

— Ну что, Милана, я смотрю, ты уже совсем хорошо? — с улыбкой спрашивает он.

— Да, спасибо Вам. И извините…

— За что? — недоуменно спрашивает врач.

— То, что я сделала… Это неправильно… Глупо…

— Ну-ну, не надо. Главное, что ты поняла это. Поверь, ни одна проблема не стоит этого. У тебя любящие родители. Мужчина. У тебя вся жизнь впереди!

— Да, — киваю.

— А еще у меня для тебя новость. Надеюсь, что хорошая.

Удивленно смотрю на него.

— Ты беременна, Милана.

Я не сразу понимаю смысл только что услышанного. Хмурюсь, трясу головой. Это сон?

— Что такое? Тебе нехорошо? — спрашивает врач.

— Нет-нет, все нормально. Что Вы только что сказали?

— Анализы подтвердили твою беременность. Срок очень маленький. Так что, если это плохая новость, то…

— Нет! — восклицаю я, догадываясь, о чем он.

— Молодец, — улыбается врач, — хорошо. Ты явно поправилась.

— Кто еще знает? — спрашиваю я.

— Отец ребенка. Ну, он так представился. Мужчина, который привез тебя сюда. И приходил каждый день. Дамир, кажется.

Закрываю глаза.

— Милана, — врач как будто пытается разбудить меня, — все будет хорошо, слышишь? Ребенок — это замечательно. И с ним все в порядке. Это главное.

Киваю. Конечно, это главное. Я бы не смогла пережить известие о том, что сама погубила своего ребенка. От одной мысли мурашки по телу.

— Ну, вот и славно, — произносит врач, — на днях выпишем тебя. И больше к нам не попадай!

С улыбкой грозит мне пальцем.

В день выписки за мной приезжает Дамир.

— А мама? Папа? — спрашиваю его уже в машине.

— Позвонишь и скажешь им, что заедешь к ним позже, — Дамир говорит это так, что я понимаю, что спорить бесполезно. — Нам надо поговорить.

При этом он смотрит не на меня, а в лобовое стекло, хотя мы стоит на светофоре. Его суровое, даже немного жесткое лицо, напоминает мне сейчас его прежнего. Неужели у меня есть повод опять опасаться чего-то?

Ребенок… Он ему не нужен… Как я сразу не догадалась…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не знаю, с чего начать этот нелегкий разговор. Просто не знаю. Понимаю лишь, что он необходим. Нам обоим. Между нами не должно остаться ни слова тайны.

Я надеялся, что то, что произошло в тот вечер, никогда не всплывет в нашей жизни. Но так не бывает. Все тайное становится явным. И лучше было бы, если бы она узнала это все от меня. Я бы смог успокоить ее. Защитить. От самой себя.

И сейчас я готов признаться ей. Готов признаться, но не готов потерять вновь. И я знаю, что это возможно. Но верю, что она сможет простить. Она сможет.

— Проходи, — говорю я, приглашая ее войти в мой дом. Дом, в котором ей выпало слишком много испытаний, но который должен стать ее родным домом. Должен. И станет. Даже если это случится против ее воли.

Милана робко заходит и не решается идти дальше. Я беру ее за руку и веду в гостиную. Сажаю на диван. Сам сажусь на пол у нее между ног и беру обе ее руки в свои руки.

— Милана, посмотри на меня, — прошу я, потому что сама она сидит, опустив голову.

Она поднимает взгляд. То, что я читаю в ее глазах, мне не нравится.

— Тебя что-то беспокоит? — спрашиваю как можно мягче.

Кивает. И опять опускает взгляд.

— Что?

Молчит.

— Милана, нам надо поговорить. Если мы хотим быть вместе. Мы же хотим?

Поднимаю ее голову за подбородок.

— Милана? Ты хочешь быть со мной?

— А ты? — спрашивает она.

Ну, что за вопросы?! Она иногда бывает такой несносной!

Целую ее руки.

— Ты помнишь, что я сказал тебе в больнице?

Не отвечает. Лишь смотрит, ища ответ во мне. Хорошо.

— Я люблю тебя, Милана. Ты хочешь, чтобы я повторял это каждый день?