Итак, сегодня, у нас появилась признанная обеими сторонами линия прохождения границы на всем ее протяжении. Но у нас так и нет нового договора о границе, который обе стороны считали бы равноправным. Позиция автора разбираемой здесь статьи, Ли Фэнлиня, сводится к защите установок Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина – к требованию, чтобы Россия признала в качестве предварительного условия якобы неравноправный характер ныне действующих договоров о границе.

Именно это остается сегодня главной причиной недоверия между Россией и Китаем.

Мне представляется, что выход из положения состоит в том, чтобы, никоим образом не торопясь, принимая во внимание и сложность ситуации, и состояние умов и настроений людей в России и в Китае, завершить демаркацию границы. Разработать и подписать новый договор о режиме границы, а затем, на основе всего этого и рассмотрения ныне существующих договоров о границе, разработать и подписать новый договор, который стал бы новой и единственной юридической основой границы между Китаем и Россией и снял вопрос о границе с повестки дня в межгосударственных отношениях.

При этом обе стороны могли бы «сохранить лицо». Ни от одной из них не требовалось бы «склонять голову и признавать вину». Обе стороны могли бы сделать заявления о том, что после согласования всех вопросов и подписания нового договора о границе единственной юридической основой границы будет в межгосударственных отношениях только новый договор.

А мне остается только добавить, что критически рассмотренная в этом – последнем – разделе нашей книги статья Ли Фэнлиня «Новый период китайско-российских отношений» тоже завершается в позитивном тоне: «Китайско-российские отношения вступили в новый период исторического развития. Чтобы поддерживать эту тенденцию развития, настоятельно необходимо укреплять взаимопонимание между народами двух стран. Это должно упрочить общественный фундамент китайско-российской дружбы и реализацию цели „навечно друзья и никогда враги“», – утверждает автор статьи.

Напомню, что Ли Фэнлинь – участник двусторонних переговоров по пограничным вопросам, а в 1990-х гг. – посол КНР в Российской Федерации. В настоящее время он директор Института исследования проблем Европы и Азии Научно-исследовательского центра изучения проблем развития при Госсовете (правительстве) КНР. Он ведущий эксперт по России и один из самых высокопоставленных партийных чиновников в государственном аппарате КНР.

В начале XXI века произошло на первый взгляд малозаметное и малозначительное явление. Чуть-чуть изменилась одна из формулировок, которыми пользуются в Коммунистической партии Китая.

До этого на протяжении примерно двух десятилетий там говорили и писали: «Ю ЧЖУНГО ТЭСЭ ДЫ ШЭХОЙЧЖУИ», что предлагалось переводить на русский язык как «социализм с китайской спецификой» или «социализм со своеобразием Китая».

И вот в первые годы нового века, во времена генерального секретаря ЦК КПК Ху Цзиньтао, стали говорить и писать по-новому: «ЧЖУНГО ТЭСЭ ДЫ ШЭХОЙЧЖУИ», что можно понимать как «самобытный китайский социализм». Исчезло всего одно короткое слово: «Ю» – «быть присущим чему-то», «обладать каким-то свойством». Но из-за этого изменились взаимоотношения между оставшимися словами, и возник новый смысл предлагаемой формулировки.

В идеологии такой партии, как КПК, мелочей не бывает, тут имеет значение каждая буква, каждый знак. Очевидно, в КПК в начале нынешнего столетия завершился процесс переосмысления ситуации в мире и в мировом социализме, в соответствии с чем и было заново определено место китайского социализма. Иными словами, в КПК оказался пройденным путь от «социализма со своеобразием Китая» к «самобытному китайскому социализму».

Почему это произошло? Каким был этот путь?

Прежде всего, важно принимать во внимание неразрывную связь в идеологии коммунистических партий двух понятий: марксизм и социализм. Уже в 1930-х годах в КПК заговорили о китаизированном марксизме, т. е. наряду с общими для всех компартий мира понятиями «марксизм» и «основные принципы марксизма», в КПК сочли необходимым выделить свое понимание марксизма, начав называть его марксизмом китаизированным. Это обосновывали необходимостью приспосабливать марксизм к специфическим условиям, существовавшим в Китае.

В период до образования Китайской Народной Республики и в дальнейшем там сосуществовали два термина: «марксизмленинизм», что писалось в одно слово, в отличие от термина, применявшегося в СССР и КПСС: «марксизм-ленинизм» и «идеи Мао Цзэдуна». Потом, особенно во время «культурной революции», некоторое время на виду оставались только «идеи Мао Цзэдуна». А после смерти Мао в первой половине 1980-х гг., в «золотой век» реформ, проявлялась тенденция говорить о марксизме без добавлений имени Мао Цзэдуна и без упоминания о ленинизме.

Затем, чтобы подчеркнуть отличие теории и практики социализма в КНР от теории и практики социализма в СССР (да и от других «социализмов»), стали говорить о «социализме со спецификой Китая». Эта формулировка появилась во времена Дэн Сяопина. Тогда понимали вопрос таким образом, что существует единый мировой социализм, его общие принципы, но в Китае его следует приспосабливать к условиям страны, а потому он и должен приобретать некое своеобразие, оставаясь по сути социализмом.

Таким образом, в этой формулировке номинально главным было понятие социализма, а специфика Китая представала лишь как характеристика социализма, его китайская окраска, как важное, но дополнительное, обстоятельство. При этом для Дэн Сяопина практически важным было подчеркивать, говоря о социализме, именно китайскую специфику.

И вот, после исчезновения социализма и марксизма как идеологии правящей партии в России и в странах Восточной Европы, в мире практически остался «один марксизм и один социализм» – марксизм и социализм в Китае. В связи с этим руководителям КПК и КНР и пришлось менять его понимание и соответствующую формулировку, характеристику.

Итак, теперь это самобытный (или своеобразный) китайский социализм. Иными словами, главное теперь не в том, что это общемировое понятие, а то, что это, прежде всего присуще Китаю. (Хотя социализм и коммунизм как будущее всего человечества не только не отрицается, а как бы утверждается, но оставляется «про запас», на весьма отдаленное будущее).

Сегодня в КПК подчеркивают, что социализм в настоящее время стал китайским, прежде всего китайским. Социализм и Китай сегодня, с точки зрения КПК, неразделимы. Вот, очевидно, в чем суть изменения упомянутой формулировки. И этот самобытный китайский социализм является «трижды социализмом»:

во-первых, это чисто китайское явление, присущее прежде всего и только Китаю;

во-вторых, это социализм, но отдельный от всех иных социализмов;

и, в-третьих, это социализм, который никому в мире не навязывается Китаем.

Китай намерен повышать свой авторитет в мире, но отвергает мысль о том, что он собирается на кого-либо влиять или кого-либо включать в зону своего влияния. Так на мировой арене КПК стремится декларативно успокаивать тех, кто опасается классовой борьбы между китайским социализмом и остальным миром. Иными словами, современный самобытный китайский социализм предлагается видеть не как интернациональное явление, но лишь как китайский феномен. Китайские руководители как бы разъясняют, что Китай против деления мира на социалистические и не социалистические сообщества наций или союзы государств.