— У-у-у! Страшная какая! — громко засмеялся белобрысый и со всей силы ударил кошку по голове. Та снова заметалась из стороны в сторону, но мальчишки уже поняли, что надо делать. Они быстро набрали себе камней и осколков кирпичей и стали швырять их в кошку. После нескольких попаданий та беспомощно забилась и угол между гаражом и бетонной стеной и испуганно замерла. Тогда каждый нашел себе по палке, которых около гаражей валялась целая куча, и стал колотить кошку что есть мочи. Кошка какое-то время пыталась уворачиваться от града ударов, которые на нее сыпались, но потом почти перестала сопротивляться. Только мяукала и шипела. Но все слабее и тише.

Вытянув шею, Васька пытался разглядеть пестрый комок сквозь плотные ряды мелькающих рук и палок. Но не смог.

Потом мальчишки перестали махать палками и расступились. Кошка лежала без движения, вжавшись в забрызганную кровью бетонную стену. Белобрысый несколько раз осторожно ткнул ее неподвижное тело своей палкой, но, увидев, что та больше не шевелится, бросил палку. Вслед за ним побросали палки и все остальные. Потом побежали дальше играть в футбол и снова исчезли.

Васька остался смотреть на кошку. Но кошка не шевелилась, и ему надоело на нее смотреть. Он сполз с подоконника и перешел в детскую. Побродил из угла в угол. Достал маску, но снова засунул ее под подушку. Почитал какую-то детскую книжку. Подошел к окну. Залез на подоконник и посмотрел в окно. Там было пусто. Ни малыша в панамке, ни мамы с книжкой. Видимо, уже ушли. Только собака по-прежнему лежала в песочнице.

Ваське часто снился один и тот же странный сон. Он лежит на жесткой железной кровати, натянув на голову рваное колючее одеяло. Прерывисто дышит, прислушиваясь к звукам, которые доносятся по ту сторону одеяла. Наконец, он ясно слышит чьи-то шаги и приглушенные голоса. Он ежится от страха, подбирая к груди дрожащие колени ног. А затем чья-то рука стягивает с него одеяло, и он видит наклонившиеся к нему страшные лица с черными глазницами и широко распахнутыми ртами. Они ноют, раскачиваясь из стороны в сторону. Он понимает, что это просто дети, которые держат у подбородков включенные фонарики, освещая свои лица снизу, но из-за подсветки их лица так искажены, что Васька начинает плакать. Что означает этот сон, Васька не знал, но всегда просыпался в слезах и слышал, как колотится его маленькое перепуганное сердце.

Вот и сегодня он проснулся и замер, тяжело дыша. Из-за стены доносились приглушенные голоса родителей.

Вика сидела перед деревянным трюмо и, глядя в огромное зеркало, расчесывала волосы. Делала она это с таким нечеловеческим остервенением, что стоявший у окна Саша хотел в шутку предостеречь ее, чтобы она не сняла себе случайно скальп. Но потом подумал, что Вика сейчас не в том настроении, чтобы шутить. Он перевел взгляд на большую цветную фотографию на стене рядом с трюмо. На ней была их семья: он, она и маленький сын. Фотографию делал профессиональный фотограф, Викин приятель. Точнее, когда-то он был в нее влюблен, а потом стал приятелем. Но влюбленность эта была такой давней, почти школьной, что Саше и в голову не приходило ревновать Вику. Однако на фотографии он все равно вышел каким-то мрачным. Как будто что-то подозревает. А он ничего не подозревал. Просто был невыспавшимся.

Саша стал вспоминать тот день, когда они сделали эту фотографию: Вика сказала, что у нее есть время до девяти утра, а Саша только в шесть утра вернулся с банкета приятеля, защитившего диссертацию. Отменять приход фотографа было поздно. Сначала Саша решил дождаться Викиного приятеля, но стоило ему прилечь на диван, как убаюканный алкоголем организм мгновенно выключился. Потом пришел фотограф. Пока ставил свет и готовил композицию, Саша, хмурый и сонный, бродил по квартире, не находя себе места. Естественно, все попытки Викиного приятеля заставить Сашу улыбнуться в кадре оказались бесплодными. После съемки Вика закатила Саше скандал, обвинив в черствости, равнодушии и прочее. Дурацкий был день…

Саша мысленно перепрыгнул с этого дня на их с Викой знакомство, потом еще на что-то. Водоворот мыслей уносил его все дальше и дальше. И он с покорным равнодушием отдался его кружению. Хотя знал, что рано или поздно Вика вернет его на землю. Вернет, чтобы возобновить этот идиотский разговор, который они ведут не в первый раз и который всегда заканчивается ссорой. Разговор, в котором нет никакого толку, в котором все доводы и аргументы уже сто раз приведены, а потому хорошо известны и ему, и ей. Но почему-то каждый раз они ведут этот спор яростно и непримиримо. Как будто надеются, что однажды в конце наезженной колеи окажется не тупик, как обычно, а поле или развилка. Может быть даже, на этой развилке будет стоять сказочный камень, где будет написано, куда можно пойти и что их там ждет.

— Черт бы все это побрал! — выругалась Вика, и Саша вздрогнул, поняв, что, кажется, началось. — Я устала. Ты можешь это понять? Ус-та-ла. Притомилась. Изнемогла. Лишилась сил. Выдохлась. Блядь, Саш, я не знаю, какие тебе еще нужны синонимы, чтоб твои филологические мозги это наконец усекли. Мы не можем вечно жить в долг!

— А у меня нет нормальной работы в этом городе! — завелся Саша в ответ, но как-то больше по привычке, устав вечно оправдываться. — Я и так бегаю с высунутым языком! Что такое «высунутый язык» ты понимаешь? Своими нефилологическими мозгами. А то могу показать.

Он демонстративно высунул язык и задышал, как собака.

— А моих денег не хватает! — разозлилась Вика. — Мы и так едва сводим концы с концами!

— Не кричи, Ваську разбудишь!

— Ты сам кричишь.

— Я не кричу. Я просто пытаюсь тебе сказать.

— Что?

— Что это ты, ты сама его взяла из детдома! Это было твое решение! Что же теперь меня во всем обвинять?

Вика сверкнула глазами и швырнула щетку для расчесывания на трюмо.

— Я?! Да ты что?! А кто его в детдом сначала сдал? И потом, разве мы оба не переживали? Разве мы оба не мучились эти два с половиной года?! Или все это только моя блажь была?!

— Но я же ничего не говорю, — забормотал Саша, мысленно чертыхнувшись, что его опять занесло. — Я же просто тебе тогда сказал: давай еще немного подождем, пока у тебя будет работа, у меня — деньги…

— Сколько? — деловито перебила его Вика, развернувшись к Саше на стуле. — Сколько мы должны были еще жДать? Ну, скажи. Он был уже не маленький, он все понимал. Они бы там его просто искалечили. Или забили. Или… я не знаю. И так намаялись туда-сюда бегать, проверять, навещать его там.

— Только не забывай, что эту двушку я выменял. А то так бы и торчали все вместе в одной комнате. А ты прекрасно знаешь, что в этом сраном городе ничего невозможно ни купить, ни обменять, ни продать!

— Ты меня что, всю жизнь этим попрекать будешь?! Но ведь на обмене квартиры жизнь не закончилась! Надо же дальше жить. Ты же это делал из-за Васеньки или была какая-то другая причина? Скажи мне!

Саша раздраженно засопел носом, сам не зная, что хочет сказать.

— Ай! — махнул он рукой и пошел курить на кухню.