вскочил! – огрызается рыжий парень и уходит из толпы.

– Эй, ребята, глядикось левее: вон и скубент появился! Кончил курс в нетряситете, а теперь состоит в нищенском комитете!

Молодой человек, на которого обрушилась эта острота, в смущении отошел в сторону.

– А сам-то я хоть и паша, зато у меня в кармане ни гроша! Вот не пожалует ли кто?

Сняв шляпу и перевесившись через перила балкончика, дед протягивает руку к публике. Но никто не тронулся с места, никто не подает ему в шляпу.

– Стой, стой, не все зараз! – кричит дед.

– Ха, ха, ха!

Хитрость удалась как нельзя лучше, и на балкон полетели медные и серебряные монеты.

– Эй, дед, лови!

– Старик, лови!

К вечеру дед до того умаялся за болтовней, что совсем охрип и осип и говорил шепотом.

На горах артели «каталей» приглашают публику прокатиться. Одетые в коротенькие полушубки, в рукавицах, с санками в руках, катали то и дело выкрикивают:

– Прокатиться не угодно ли?

– Пожалуйте, прокачу!

Некоторые седоки, особенно дамы, стремглав спускаясь с горы, вскрикивают, чем и доставляют немалое удовольствие толпе, шпалерами стоящей на протяжении всего раската.

– Эй, тетка, ребенка-то потеряешь! – кричит кто-то бабе, вздумавшей прокатиться со своей малюткой.

Следует упомянуть и о раёшниках, которые тоже с успехом подвизаются на гулянье.

– Пожалуйте, господа, панораму смотреть!

Показываю, рассказываю:

Про города все столичные,

Потому преотличные!

– А вот и я, развеселый грешник,

Великопостный потешник —

Петербургский раешник

Со своей потешной панорамою:

Верчу, поворачиваю

Публику обморачиваю:

А себе пятачки заколачиваю!

Вот изволите видеть:

Город Лондон!

Живут там англичане,

Вечно в дыме и тумане.

Там на десять богачей —

Миллион стрекачей,

В дыму не имеют хлеба,

А так себе шляются,

Кой-чем побираются!

А это – город Константинополь

По-прежнему Царьград.

А кто туда попадет,

Так и сам не рад.

Там живет турецкий султан,

Он имеет свой «диван».

А на диван-то не садится,

Потому что сам его боится.

А это – город Париж!

Когда туда приедешь.

Так угоришь.

Оттуда каждого года

Идет к нам мода.

Наша знать

Ездит туда денежки мотать:

Туда-то едут с полным золота мешком,

А оттуда возвращаются без сапог пешком.

А это – город Питер,

Которому еврей нос вытер.

Это город – русский.

Хохол у него – французский,

Рост – молодецкий,

Только дух – немецкий!

Да это ничего: проветрится!

Воды в нем – тьма-тьмущая:

Река течет пребольшущая,

А мелкие реки не меряны,

Все счеты им потеряны!

А вот и петербургская дама,

Только не из Амстердама;

Приехала из Риги

Продавать фиги.

Купеческих сынков обставляет,

Да сети им расставляет.

Карьеру начала с прачки,

Да давали ей много потачки…

Около раёшника – всегда толпа разной молодежи, преимущественно школьников и гимназистов.

Посмотреть на народное гулянье приезжают и воспитанницы Смольного института. В царских каретах смолянки объезжают гусем вокруг Марсова поля и возвращаются домой. Народ толпится шпалерами, заглядывая в окна карет.

В конце масленой недели, в прощеное воскресенье, веселый разгул достигает наивысшей степени. Праздник зимы в полном разгаре. Кажется, что весь Петербург находится в стремительном, безостановочном движении. Все катаются. По Дворцовой набережной один за другим тянутся вереницы рысаков с накинутыми на них зелеными и голубыми попонами; солидные кучера в синих кафтанах, красных опоясках, в шапках о четырех углах едва сдерживают ретивых коней. Побрякивая колокольчиками, бешено мчатся «тройки удалые», подымая позади себя снежную пыль; на сиденье саней накинут богатый ковер, в ногах – медвежья полость; громко разговаривая и смеясь, веселая компания дам и кавалеров спешит в «Аркадию», «Ливадию» или какой-нибудь другой загородный притон. Чухны безжалостно бьют своих измученных лошаденок, подряжаясь катать публику по часам. В иные сани, точно снопы в возу, нагромождается такая многочисленная семья, что чухонцу не хватает места, и он тащится пешком, рядом со своею лошадью.

На улицах то и дело попадается разгулявшийся простой народ – душа нараспашку. Но вот среди всеобщего веселья мерно раздается вечерний звон церковного колокола: завтра начинается Великий пост.

В чистый понедельник улицы заметно пустеют, как будто после морового поветрия…

Примечания

1

Прасол — оптовый скупщик скота, рыбы и других съестных припасов для их перепродажи.

2

Гурт — стадо скота или птицы, перегоняемое на продажу или на убой.

3

Барда — гуща, остающаяся после перегонки сусла (браги) при изготовлении спиртных напитков. Ее используют на откорм скоту.

4

Николаевская железная дорога соединяла Москву с Петербургом, ныне это часть Октябрьской железной дороги. Николаевский вокзал – ныне Московский вокзал.

5

Скотопригонный двор находился в помещениях нынешнего Молочного завода (Московский пр., 65).

6

Прясло — звено, часть изгороди – жердь или доска, закрепленная между двумя соседними столбами, вбитыми в землю.

7

Никольский рынок располагался вдоль Садовой между Крюковым каналом и Никольским пер. (ул. Мясникова). В настоящее время в здании Никольского рынка располагаются несколько мелких предприятий.

8

Гутуевские скотобойни до 1860-х гг. располагались на Гутуевском острове.

9

Атава (отава) – трава, вновь отрастающая на естественных или искусственных лугах после снятия первого укоса или скармливания.

10

Мамона — бог богатства и наживы (у сирийцев); злой дух, олицетворяющий стяжательство, алчность, обжорство (у христиан). В данном случае «служение мамоне» есть служение желудку.

11

Салгап — помещение, где производился убой скота, главным образом для получения сала. Этим салгап отличается от обычной скотобойни.

12

Щукин двор – находился между Апраксиным двором и Большим драматическим театром, частично на территории, ныне занимаемой зданием Дома печати. При его строительстве были снесены основные строения бывшего Щукина рынка.

13

Тенета (тенёта, тенёт – мн.) – сеть для ловли зверей.