— Это он, — вздыхает Донна, и все внимание переключается на нее.

Она стоит рядом с столиком, где я вывалил свои карманы. Там лежат мои ключи, нож, заполненный журнал, мой телефон и предмет, на который она смотрит так, будто увидела привидение.

Она смотрит на фотографию, которую я снял со свиньи, и указывает на детектива Саксона.

— Это человек, который дал мне ожерелье.

***

После того, как Донна уходит, а мы с братьями решаем, что с Лео сегодня ничего не поделаешь, я ложусь спать. Господи, сегодня было чертовски утомительно. Харлоу убежала в свою комнату после случившегося, и мне приходится бороться с желанием пойти посмотреть, все ли с ней в порядке.

Каждый мускул в моем теле хочет броситься к ней, но я не могу заставить себя сделать это. Может быть, это гордость, может быть, мелочность. Я утешал ее на складе, потому что, как мог не утешить? Я обещал всегда ловить ее, когда она падает, а она падала часто.

И если быть честным, боялся худшего, когда шел на склад, и надеялся обнять ее — живую.

Но сегодня я не приглашаю ее в свою постель. Она все равно придет.

В мою дверь тихонько стучат, и я прикусываю губу, чтобы не позвать ее сразу же. Подождав несколько мгновений, говорю, чтобы вошла. Она в большой футболке, свисающей до бедер, и не видно, надето ли под ней что-нибудь.

— Я не знаю, что сказать, но попытаюсь… — начинает она, и я сажусь в кровати, опираясь на подушки. — Ты более чем доказал мне свою правоту. Ты сказал, что никогда не солжешь мне, и ты никогда не лгал. Но я знала. Знала, что ты готов на все ради меня, и использовала это против тебя. Ты показал мне свое сердце, и я обратила его против тебя. Я причинила тебе боль так, как ты никогда не причинил бы ее мне.

Ее голос срывается, и я крепко сжимаю челюсти. Видеть, как она обнажается передо мной, хуже, чем видеть ненависть в ее глазах. И она заслуживает этого, но все равно хочу унять боль. Боль, которую она причинила мне.

Она успокаивает себя вздохом и поднимает футболку через голову, оставляя ее в одном белье.

— Я не знаю, как загладить свою вину, но, — она переползает на кровать с моей стороны. — Могу начать вот так.

— Подожди, — я останавливаю ее, она садится обратно на пятки, выглядя смущенной и немного испуганной. — Возьми мой ремень, — городские огни за окном дают достаточно света, чтобы я мог видеть, как она сглатывает.

Она сползает с кровати и берет ремень из шкафа. Когда она возвращается, я говорю ей взять вибратор из моей тумбочки. Ее лицо выражает замешательство, когда она смотрит на эти два предмета, приносящие одновременно боль и удовольствие. Она снова опускается на колени на матрас рядом со мной, и моя грудь сжимается при виде ее такой податливой и готовой угодить.

Наконец-то она понимает происходящее.

Поднимает подбородок и тихо произносит:

— Ты можешь причинить мне боль, если понадобится.

— Знаю, — я резко выдыхаю, и она опускает взгляд на свои бедра. — Но я не хочу причинять тебе боль. Я хочу мучить тебя. Свести тебя с ума так же, как ты сводишь меня.

Она смотрит на меня сквозь ресницы, и мой член дергается от страха и жара в ее глазах. Я вынимаю его из боксеров, уже сильно пульсирующий, и стягиваю простыни с талии.

— Ты играла со мной сегодня вечером, куишле. А теперь я поиграю с тобой.

Я смотрю на нее, потом на свои колени, она понимает, что к чему, и ползет ко мне. Нежно обхватывает рукой мой ствол и, прежде чем прикоснуться ртом, я пальцем поднимаю ее подбородок.

— Покажи мне, какая ты красивая, когда плачешь.

Когда ее горячий рот опускается, мои бедра инстинктивно поднимаются, и моя раненая нога словно разрывается. Я не обращаю на это внимания и сосредотачиваюсь на ее влажном языке, кружащемся вокруг кончика члена, прежде чем она вводит его в горло. Она задыхается, и я тянусь к ремню, складывая его пополам. Ее тело напрягается, когда она слышит звяканье пряжки. В следующий раз, когда она наклоняется, я опускаю ремень на ее задницу.

Она вскрикивает с членом во рту, и вибрация от ее крика достирает моих яиц. Ощущения настолько хороши, что я тут же снова щелкаю ремнем по ее заднице. Она стонет, от удара, задыхается. Колючая проволока, обвивающая мое сердце, ослабевает каждый раз, когда ремень трескается о ее эластичную кожу.

Провожу пальцем по ее щеке и недовольно вздыхаю.

— Никаких слез для меня, куишле? — она смотрит на меня, в голубых глазах виднеется извинение. Я достаю вибратор и включаю его, прижимая между ее бедер. Она вздрагивает и стонет. — Ты не кончишь раньше меня. Кивни, если поняла.

Она покачивается вверх-вниз по моему члену в знак согласия, заставляя меня стиснуть зубы, чтобы сдержать стон.

— А теперь давай сама, чтобы я отшлепал эту сладкую попку до красна, — ее пухлые булочки уже горячие на ощупь и ярко-красные. Я бью достаточно сильно, чтобы оставить приятное жжение, но не до синяков. И достаточно, чтобы выпустить часть обиды и злости, при этом зная, что она получает удовольствие от боли.

Пока она скачет на вибраторе, я бью ее по попке, а она сосет все энергичнее, почти отчаянно. Каждый раз, когда она опускает глубже, я шлепаю ее по заднице, чтобы она постоянно находилась в состоянии одышки. Звуки, которые мы издаем, почти насильственные. Я шиплю и хриплю, она трахает меня ртом, издает смешанные стоны, крики и захлебывается.

Мой пах сжимается, яйца покалывают, когда приближается кульминация. Несмотря на боль в ноге, я не могу удержаться, чтобы не втолкнуться глубже. Я пытаюсь удержаться, пока не почувствую начинающиеся спазмы ее собственного нарастающего оргазма.

— Нет, пока я не кончу, куишле, — хрипло произношу я, испытывая волны наслаждения. Опускаю ремень и свободной рукой прижимаю ее голову к себе, с силой вскидывая бедра.

Я кончаю с горячим всплеском и глубоким рыком, как от эйфории, так и от жгучей боли в ноге. Отстраняю ее от своего члена, а затем вырываю вибратор из ее руки. Ее глаза слезятся и расширяются. Она глубоко дышит, но я знаю, что она так и не достигла своего пика.

Ее взгляд устремлен на мою грудь, пока она вытирает уголок рта большим пальцем. Я не могу смотреть на нее, когда говорю дальше:

— Убирайся, —