Нила пожала плечами.

— Отправьте его домой, — произнесла она будничным, безразличным тоном, больно задевшим Соланку. — Какой от него прок?

Бабур рассмеялся:

— Вот сестра говорит, что от вас никакой пользы, профессор-сахиб. Это правда? Прекрасно! Так, может, просто выкинем вас на помойку, и дело с концом, а?

Соланка стал сбивчиво излагать заранее обдуманные аргументы:

— Я проделал неблизкий путь, чтобы обратиться к вам с предложением. Позвольте мне быть вашим посредником в переговорах. Полагаю, излишне объяснять, как прочно вы связаны с моим последним проектом. Мы предоставим вам доступ к глобальной аудитории, поможем завладеть сердцами и умами. Вы в этом крайне нуждаетесь. Туристический бизнес в вашей стране вымер, как ваша легендарная птичка хурго. Если вы потеряете рынки сбыта за рубежом и лишитесь поддержки властей крупнейших регионов, ваша страна обанкротится через несколько недель, максимум месяцев. Вы должны убедить людей, что ваше дело правое, что вы боретесь за демократические принципы, а не против них. За конституцию Голбасто, я хочу сказать. Вам стоит поскорей придать вашей маске человеческое выражение. Позвольте нам с Нилой и моей нью-йоркской команде помочь вам в этом. На добровольных началах, естественно. Считайте это нашей бонусной промоакцией в пользу освободительного движения. — Вот как далеко я готов зайти ради любви к тебе, мысленно обратился Соланка к Ниле. Важное для тебя, важно и для меня. Прости меня, и я стану твоим слугой, готовым исполнить любое желание.

Командующий Акаж отмахнулся от его предложения:

— Ситуация изменилась. Наши противники — самые настоящие плохие парни, и весьма многочисленные, — не готовы идти на уступки, так что нам приходится занимать все более жесткую позицию.

Соланка не вполне понял, о чем речь.

— Хватит миндальничать! Мы требуем всей полноты власти, — продолжал Бабур. — Больше никаких расшаркиваний и реверансов. Все, что нужно Филбистану, это чтобы у власти встал реальный парень. Не так ли, сестра?

Нила ничего не ответила.

— Сестра? — повторил Бабур, повернувшись к ней и повысив голос.

Нила потупилась и еле слышно произнесла:

— Да.

Бабур кивнул.

— Пришло время дисциплины, — продолжал он. — Если мы говорим, что Луна — это головка сыра, что ты на это ответишь, сестра?

— Головка сыра, — прошелестела Нила.

— А если мы скажем, что Земля плоская, какой она будет?

— Плоской, командующий.

— А если мы завтра объявим, что Солнце вращается вокруг Земли?

— Тогда, командующий, Земля неподвижна, а Солнце вращается вокруг нее.

Бабур снова кивнул с удовлетворением:

— Вот и отлично. Здорово! Именно это должны понять во всем мире. В Филбистане теперь есть настоящий лидер, и ему следует подчиняться, а ко всем несогласным будут применены меры воздействия. О, кстати! Ведь вы, профессор, изучали историю идей в Англии, в Кембриджском университете, я ничего не путаю? Так просветите нас по волнующему всех вопросу: что лучше — когда тебя любят или когда боятся?

Соланка молчал.

— Ну же, профессор! — подгонял Бабур. — Вы уж постарайтесь. Вы же профессионал, в конце-то концов!

Сопровождавшие Бабура бойцы начали поигрывать автоматами Узи. Соланка монотонным голосом озвучил цитату из Макиавелли:

— «Люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, — и продолжил живее, глядя прямо на Нилу Махендру: — ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно»[18].

Бабур просиял.

— А ты молоток! — воскликнул он и хлопнул Соланку по плечу. — Не такой уж и бесполезный! Да. Убедил, мы подумаем над твоим предложением. Отличненько! Только придется тебе у нас задержаться. Будьте нашим гостем, профессор, прошу вас. У нас уже гостят господин президент и господин Болголам. Вы вместе с ними узрите зарю нашего возлюбленного Филбистана, над которым никогда не садится солнце. Сестра, прошу тебя, окажи нам любезность и поясни, часто ли здесь садится солнце?

И Нила Махендра, всегда носившая себя как королева, рабски понурилась:

— Никогда, командующий.

В камере Соланки — он уже не мог считать это помещение комнатой — не было не то что кровати, а элементарных удобств — туалета или крана. Командующий Акаж явно избрал унижение одним из своих основных приемов, что и продемонстрировал обращением с Нилой. Соланка понимал, что и ему не избежать издевательств. Время шло, очень не хватало часов, чтобы хоть как-то судить о его ходе. Легкий ветерок ослаб, а потом и вовсе стих. Ночь, идеологически отрицаемое, несуществующее здесь явление, была влажной, душной и долгой. Соланке сунули миску с неподдающейся идентификации мешаниной и чашку подозрительной воды. Он попытался их игнорировать, но голод и жажда — неумолимые тираны, и в конце концов он съел и выпил все предложенное. После чего, сколько хватало сил, продолжил бороться с естественными позывами — пока природа окончательно не взяла над ним верх. Не в состоянии далее терпеть, Соланка с жалким видом оправился прямо в углу комнаты. Затем он снял рубашку и как мог подтерся ею. В таком положении трудно не впасть в солипсизм, трудно не посчитать собственную деградацию расплатой, наказанием за неправильно и неправедно прожитую жизнь. Лилипут-Блефуску стало ее олицетворением. Эти улицы сделались воплощенной биографией Соланки, патрулируемые порождениями его фантазии, новыми версиями людей, которых он знал: Дабдаба и Перри Пинкус в научно-фантастической интерпретации, маскарадными воплощениями Сары Лир и Элеанор Мастерс, Джека Райнхарта, Скай Скайлер и Моргена Франца. По улицам Мильдендо расхаживали даже Вислава и Шлинк в модификации космического века, не говоря уже о Миле Мило, Ниле Махендре и о нем самом. Маски театра его жизни обступили профессора со всех сторон, и в глазах их Малик читал осуждение. Соланка зажмурил глаза, но маски продолжали кружить перед его мысленным взором. И он склонился перед их приговором. Да, он желал быть хорошим, прожить хорошую жизнь, но, видно, ему не хватило воли. Как верно заметила Элеанор, он предал людей, виноватых лишь в том, что они искренне его любили. А когда он попытался сбежать от темной стороны своего «я», от своей опасной ярости, когда понадеялся отречением, добровольным уходом и отказом искупить прегрешения, то совершил еще одну, самую страшную, ошибку. Ища избавления в творчестве, создавая выдуманный мир, он стал свидетелем того, как обитатели этого мира проникают в реальность и становятся монстрами. И самое страшное чудовище из всех имеет его лицо, лицо преступника. Да, безумец Бабур — это отражение самого Соланки. В борьбе за попранные права своего народа слуга Добра, командующий Акаж, слетел с катушек и сделался гротескной фигурой.