Потёмкин вернулся и застал в покоях Екатерины Завадовского. Он был взбешён, но не тот человек это был, чтобы опустить руки и смириться с отставкой.

И опять стоял он у Екатерининого кресла и старательно, медленно и вдумчиво подбирал слова для решительного разговора с бывшей любовницей:

— Вечный траур буду я носить по той искренней и горячей любви, которой одарила меня удивительнейшая из женщин, прекрасная и разумная. Но как же легко изменили мне в этой любви, как просто отодвинули меня в сторону!

Екатерина смущённо молчала.

— О нет, не буду я добиваться того места, что было в сердце моей вечной благодетельницы, не стану отвоёвывать у какого-то молодого человека его теперешнее место. Кто он таков? Без прошлого, без особых способностей, взял лишь своим миленьким личиком и длинными ногами. Нет, моё сердце не позволяет мне сражаться с ним. Я не хочу больше входить в ту дверь, что была осквернена, но я не мальчик, я слуга императрицы, я князь, генерал и министр, поставленный тобою, моя государыня, у кормила правления. И вот здесь я не откажусь от своих прав. Я буду защищать, как каменная стена, всё государство моей государыни, я буду твёрдо стоять на охране её, пусть даже и предавшей меня...

Он высказывался долго, и Екатерина опять подчинилась волшебной силе его голоса и слов, которые он так хорошо умел подбирать. Он говорил ей, что высшая сила призывает его стать для Екатерины верным слугой и выполнять все её капризы, потому что случай с Завадовским не более чем её каприз. Да разве не может он подобрать государыне такого создателя её удовольствий, чтобы она могла чувствовать в душе благодарность ему, отказавшемуся от своих прав для выполнения её каприза? Он будет создавать эфемерные связи для императрицы, он найдёт таких красавцев, которые соблазнят Екатерину, но останутся ничтожными, ничего не понимающими в государственных делах...

И Екатерина согласилась с его словами, хотя они были не столь уж мягки и справедливы. Но она поняла, что все её связи теперь будет контролировать этот могучий человек, и она облегчённо вздохнула — она больше не боялась Потёмкина, она положила свою судьбу и судьбу своего сердца в его сильные руки...

Как залётная птица, исчез Завадовский из золотой клетки, где его поселила императрица. И начался поток молодых красавцев, ничтожных по уму и дарованиям. Корсаков, Зорич, Ланской — всех их отыскивал для Екатерины Потёмкин, угадавший непостоянство своей бывшей любовницы. Они блистали некоторое время, потом исчезали, как ночные мотыльки, недолговечные, ничтожные, не смевшие сравняться могуществом со всесильным Потёмкиным...

Потёмкин исчез из покоев Екатерины, предназначаемых для ночных утешителей, но зато поселился в её уме и без малого восемнадцать лет был не просто её добрым товарищем, но и соправителем громадной России. Ничего не делала Екатерина без совета со своим верным другом, и эта странная дружба помогала ей блистать в мире.

Со всех сторон жужжали в уши Екатерине о Потёмкине: и что-де бесконтрольно распоряжается императорской казной, и что кладёт себе в карман миллионы, и что делает всё лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза Екатерине и её двору, а на самом деле все его начинания — феерия, пустота, одни бесплодные мечтания.

Но Екатерина твёрдо знала: ни одному из своих преданных людей не может она доверять так, как Потёмкину, никто из придворных не в силах сравниться с ним по уму, дарованиям и высокому полёту мысли. И она покорно следовала за ним во всех его начинаниях, потому что видела — всё сделанное Потёмкиным ведёт только к славе её царствования, всё идёт к прославлению её имени как великой самодержицы...

Никто не смог предложить ей такой захватывающий проект, как тот, что придумал Потёмкин ещё по дороге в Троице-Сергиеву лавру, — греческий проект, позволявший России встать над Турцией, проект, предусматривающий покорение Константинополя — Стамбула, возведение православного креста вместо восточного полумесяца, стояние на коленях великой Османской империи...

Екатерина сама была склонна ко всему фантасмагорическому, и греческий проект грел ей душу.

Но Потёмкин не просто подал идею — он детально и обстоятельно рассказал об этом проекте в своей записке императрице. Всё учёл здесь его ум: и то, что славяне Балкан встанут на защиту своей веры и их можно будет использовать в качестве отдельных отрядов для борьбы с турками, и то, что Молдавия и Валахия тоже православные страны и договоры с ними, заключённые в скором времени, заставят эти маленькие страны вместе с Россией бороться с врагом, изнурявшим их в течение нескольких веков. Даже грузинские цари были учтены Потёмкиным в этом проекте: с ними надо договориться, взять их под своё крыло, тем более что грузины не раз просили протектората России.

Когда Екатерина читала эту записку, когда она анализировала все её положения, то видела, что Потёмкин учёл всё, приводил железные аргументы на всё, точным расчётом оправдывал все будущие движения российской армии. Она могла лишь удивляться гениальности его предположений и не слушала доводов противников фаворита, упрекавших Потёмкина в невиданной растрате сил и энергии государства, в непосильных расходах и тяготах.

Она так искренне и серьёзно верила в этот греческий проект, что даже при своём дворе предприняла некоторые шаги, показывающие веру в это будущее. Едва родился её второй внук, Константин, — она назвала его в честь греческого проекта, в честь последнего из византийских императоров, приставила к нему греческих учителей и выбила медаль, на которой на Айя-Софии красовался православный крест.

Но до Чёрного моря, где могла разыграться последняя сцена покорения Турции, было так далеко. Запорожскую Сечь уничтожил Потёмкин, и пространство, контролируемое ею, было теперь под влиянием России. Но какое безрадостное было это пространство — не только казаки грабили и разоряли близлежащие сёла и города, но и крымчаки пользовались любым случаем, чтобы набегать, нападать, грабить, зорить всё те же крестьянские хозяйства, уводить в плен женщин, девушек, парнишек. И постепенно обезлюдела вся полоса вдоль Днепра, выше и ниже днепровских порогов. Потёмкин понял, как знала это и Екатерина, что без покорения Крымского ханства, без присоединения к России Крымского полуострова нечего и мечтать об осуществлении греческого проекта.

Несколько лет понадобилось российским дипломатам, чтобы создать в Крымском ханстве сильную российскую партию, тяготевшую к северному соседу. Лишь удобный случай, когда на престол взошёл Шагин-Гирей, помог осуществиться планам и надеждам Екатерины. Шагин-Гирей был слаб и сладострастен, совсем не склонен к военным забавам, и давно уже роптали крымчаки, утратившие почти все свои богатства, нажитые грабежом и разбоем. Шагин-Гирею не нужны были степи, низкорослые татарские лошадки, бесконечные набеги и разбои, он не хотел ничего, кроме как нежиться на мягких подушках и развлекаться с гуриями[33]. А Турция требовала вассальной дани, угрожала, подстёгивала Шагин-Гирея.