«Мое беспокойство, — позже писал он, — росло с каждым часом».

Четырнадцатого августа, в последний день перед наступлением, он лично отправился в Витри.

Ланрезак нашел Жоффра в кабинете в присутствии генералов Белина и Бертло, начальника и помощника начальника штаба. Белин, когда-то известный своей живостью, выглядел явно утомленным. Бертло, быстрый и умный, как и его английский коллега Генри Вильсон, был неисправимым оптимистом, неспособным по природе своей предвидеть беду. Он весил девяносто два килограмма и, капитулировав перед августовской жарой, сменил военный мундир на простую рубашку и шлепанцы. Ланрезак, чье лицо креола еще более потемнело от беспокойства, наслаивал, что немцы появятся на его левом фланге как раз тогда, когда он глубоко втянется в Арденны, где трудные условия местности сделают быстрый успех сомнительным, а поворот назад — невозможным.

Говоря своим, как называл его Пуанкаре, «сладким, как крем», голосом, Жоффр сказал Ланрезаку, что его страхи «преждевременны», и добавил: «У нас сложилось впечатление, что у немцев там ничего не готово», подразумевая под «там» запад от Мааса. Белин и Бертло также повторили, что «там ничего не готово», и попытались одновременно успокоить и ободрить Ланрезака. Они внушали ему, чтобы он забыл об обходе и думал только о наступлении. Ланрезак покинул главный штаб, по его словам, «со смертью в душе».

Вернувшись в штаб 5-й армии, находившийся в Ретеле у подножия Арденн, он нашел на своем столе донесение от начальника разведки главного штаба. Оно лишь только усилило его чувство обреченности. Донесение оценивало силы противника за Маасом в восемь армейских корпусов и четыре или шесть кавалерийских дивизий, что было явной недооценкой. Ланрезак немедленно послал своего адъютанта с письмом к Жоффру, обращая его внимание на донесение, «исходящее из вашего собственного штаба», и настаивал, чтобы перемещение 5-й армии в район между Самброй и Маасом было «изучено и подготовлено с этого самого момента».

Тем временем в Витри прибыл еще один обеспокоенный посетитель, чтобы попытаться убедить главный штаб в опасности, нависшей на левом фланге.

Когда Жоффр отказался включить Галлиени в состав штаба и Мессими дал ему должность в Военном министерстве, к нему стекались все донесения. Хотя среди них не было разведсводок главного штаба, так как Жоффр систематически отказывался посылать их правительству, Галлиени имел достаточно информации, чтобы определить размеры того огромного потока войск, который должен был обрушиться на Францию. Это было то самое «великое наводнение», которое предсказал Жорес, предвидя использование резервов на передовой линии.

Галлиени предложил Мессими поехать в Витри и заставить Жоффра изменить планы, но Мессими, бывший почти на двадцать лет моложе Жоффра и побаивающийся его, сказал, чтобы Галлиени ехал сам, именно ему Жоффр был многим обязан в своей карьере и поэтому прислушается к его словам. Это было явной недооценкой Жоффра, он всегда слушал того, кого хотел. Когда Галлиени приехал, Жоффр уделил ему всего несколько минут и отослал к Белину и Бертло, которые повторили то же самое, что говорили Ланрезаку. Главный штаб упорно закрывал глаза на явные факты и не хотел считать германское продвижение к западу от Мааса серьезной угрозой. Галлиени так и доложил Мессими, вернувшись из главного штаба.

И все же в тот вечер, под давлением неопровержимых доказательств, главный штаб заколебался. Отвечая на последнее срочное донесение Ланрезака, Жоффр согласился «изучить» предлагаемое перемещение 5-й армии и разрешить «предварительные мероприятия» для маневра, хотя он все еще настаивал, что угроза флангу Ланрезака «была далека» от непосредственной и ее определенность «совсем не абсолютна».

К следующему утру, пятнадцатого августа, эта угроза стала еще более очевидной. Главный штаб, взвинченный до предела в ожидании наступления, озадаченно следил за левым флангом. В девять часов утра Ланрезаку сообщили по телефону, что он может подготовиться к маневру, но не осуществлять его без прямого приказа главнокомандующего. В течение дня в главный штаб поступили новые донесения: германская кавалерия, численностью до 10 000 человек, форсировала Маас у Уй; затем пришло сообщение, что противник атакует Динан и уже захватил Цитадель, расположенную на высокой скале на правом берегу. В следующем донесении сообщалось, что противник предпринял попытку форсирования общими силами, но был встречен I корпусом Ланрезака, выдвинувшимся с левого берега, и в жестоком бою отброшен через мост обратно (в этом бою одним из первых раненых был двадцатичетырехлетний лейтенант по имени Шарль де Голль). Это был тот самый корпус, которому разрешили перейти реку двенадцатого августа.

Теперь уже угрозу слева невозможно было преуменьшить. В семь часов вечера Ланрезаку передали по телефону прямой приказ Жоффра передвинуть 5-ю армию в угол между Самброй и Маасом, а через час приказ был подтвержден письменно. Приказ — специальное распоряжение № 10 — изменял планы ровно настолько, чтобы избежать угрозы охвата, но не настолько, чтобы отказаться от плана наступления № 17. В нем говорилось, что противник, «очевидно, предпринимает главные усилия силами своего правого фланга к северу от Живё» (как будто Ланрезак не знал этого), предлагая главным силам 5-й армии двинуться на северо-запад, чтобы «действовать совместно с английской и «бельгийской армиями против войск противника на севере». Один корпус 5-й армии должен был остаться повернутым на северо-восток, чтобы поддержать 4-ю армию, на которую теперь была возложена задача проведения наступления в Арденнах. Фактически в соответствии с этим приказом порядки 5-й армии должны были растянуться на запад на более широком фронте без получения дополнительных сил.

Приказ № 10 требовал от генерала де Лангля де Кари, командующего 4-й армией, приготовиться к наступлению «в общем направлении на Нёфшато», то есть прямо в сердце Арденн. Для того чтобы усилить эту армию, Жоффр предпринял сложный обмен частями между армиями де Кастельно, Ланрезака и де Лангля. В результате этого два корпуса, обученные Ланрезаком, были взяты у него и заменены другими, совершенно новыми. Хотя в составе новых частей были две очень боеспособные дивизии из Северной Африки, перемещения и изменения в последнюю минуту только лишь усилили недовольство Ланрезака.

В то время как вся французская армия была нацелена на восток, ему не оставалось ничего другого, как защищать неприкрытый фланг Франции от удара, который, по его мнению, должен был погубить ее. Он считал, что на его долю выпала самая тяжелая задача — хотя главный штаб придерживался другого мнения — при самых малых средствах. Его настроение не стало лучше оттого, что ему предстояло действовать совместно с двумя независимыми армиями — английской и бельгийской, командующие которых были выше его в чине и совершенно незнакомы ему. Его солдаты должны были совершить в августовскую жару восьмидесятикилометровый марш за пять дней, и даже если им удастся достичь Самбры раньше немцев, он боялся, что будет все равно слишком поздно. Немцы выйдут к ней в таком количестве, что остановить их будет невозможно.

Куда же запропастились англичане, которые должны были уже выйти на его левый фланг? До сих пор еще никто не видел их. Хотя он и мог узнать их точное местонахождение в главном штабе, Ланрезак больше ему не верил и мрачно подозревал, что Франция оказалась жертвой какого-то хитрого английского трюка. Либо британские экспедиционные силы были мифом, либо доигрывали последний матч в крикет перед тем, как вступить в войну, но он поверит в существование экспедиционных сил только тогда, когда увидит лично кого-нибудь из английских офицеров.