Но другие говорят, что акция уж очень выгодна бюрократии, желающей укрепить свои позиции в борьбе с капиталом. И если проводить операцию «чистые руки», то не так, а учитывая реалии российского перехода от государственной плановой монополии к рыночной экономике и частной собственности.

Был период, когда самые активные и агрессивные претенденты на призовые места в будущей бизнес-элите пустились во все тяжкие: благо законы либеральные и с большими пробелами и за их исполнением не больно следят. Нищие чиновники дешево покупались. Этот период, говорят, проходит, появился спрос на прозрачность и солидную репутацию, на надежную защиту государством прав собственности вместо возможности ловить рыбку в мутной воде. Это естественный процесс, ведущий и к легализации экономики, и одновременно к ее росту. Правильная политика — подхватить эту тенденцию, подвести черту под прошлым, провести амнистию, как предлагал президент. А уж за чертой — извините, без поблажек.

Но это если не на словах, а на деле стремиться к сокращению бремени государства и к свободной рыночной экономике. А если нет?

Говорят: зачем бюрократии иметь такую экономику? Чтоб городовые снова уважали состоятельных граждан? И чтобы кто-то давал деньги на поддержку институтов гражданского общества, а то и политической оппозиции? Нет уж! И так распустили людишек с этой демократией, правами человека, отменой прописки. Говорят: а кто будет заботиться о величии державы, о ее боевой мощи? Ведь все хотят, чтобы Россия была единой и сильной?

И если признать, что именно в этом стратегическая цель (ее ставили и Петр Великий, и товарищ Сталин), тогда понятно, почему нужно прищучить Ходорковского, неважно какими методами, — чтобы и другим неповадно было.

Только, говорят, такая политика хороша для средневековья, ну, на худой конец, для индустриализации одной отдельно взятой страны. Но на достойные позиции в постиндустриальном обществе она не приведет. Там нужны свободные люди. В этом все дело. А если так, то успокаиваться рано, даже опасно для страны.

Так ведь мало ли что говорят. Врут, поди.

Хочу начать с того, чтобы трезво, без излишних эмоций, оценить ситуацию в стране. Правильно говорит наш президент, не надо истерик.

Обсуждается вопрос, как трактовать события вокруг ЮКОСа. Это изолированное явление, не меняющее обстановки в целом? Или качественное изменение, влекущее за собой перемену вектора развития страны?

В анализе я бы прежде всего исходил из следующего. Пореформенная Россия есть и будет. Рыночная экономика уже создана. Коммунизм как общественная система остался в прошлом. При этом дальнейшее развитие страны, перенасыщенной проблемами, нуждающейся в переменах и отчаянно сопротивляющейся им, будет наполнено конфликтами. Это естественно вообще, это особенно характерно для России на данном этапе ее истории.

А теперь к поставленному вопросу. Власть хочет всех убедить, что дело ЮКОСа — изолированное явление, необходимая акция в процессе борьбы с экономическими преступлениями, и что курс остается неизменным.

Моя позиция иная: мы имеем дело с качественным изменением. В экономике: от сращивания и противостояния бизнеса и власти по «понятиям», как это было с 1995 года, — либо к победе одной из сторон, либо к установлению правил игры, которые позволят разрешать их конфликты в рамках закона. В политике: от «управляемой демократии» — либо к полицейскому государству, либо к реальной демократии.

Эти дилеммы в нашем посткоммунистическом развитии неизбежны, их придется решать, и они уже решаются.

Так вот, первое. События вокруг ЮКОСа — это шаг к победе бюрократии над бизнесом и продолжению жизни по «понятиям» под присмотром «басманной» законности. И второе. Это шаг от управляемой демократии к полицейскому государству. Постараюсь пояснить свою мысль.

В 1989–1993 годах в России произошла революция. Ее апогей — в августе 1991 года. Следом начались испытания рыночными

реформами. Они вызвали разочарование масс, демократическая волна схлынула и разбилась на мелкие ручейки. Я бы сказал, это была протодемократия, питаемая отрицанием прошлого, но еще лишенная созидательного заряда, социально-экономической базы. Поэтому реформы не могли опереться на поддержку большинства.

В конце 1993 года это привело к конституционному кризису. Борис Ельцин нарушил тогдашнюю Конституцию, то есть прибег к государственному перевороту. Это позволило удержать курс на реформы и принять новую Конституцию, но создало антидемократический прецедент.

В 1996 году возникла угроза реставрации, коммунисты могли вернуться к власти. Тогда перед президентом с рейтингом 2 % возникла дилемма: или снова государственный переворот (Коржаков его уже подготовил), или сохранение демократических форм правления. Но чтобы при этом достигать необходимых власти результатов: избрания подходящих лиц, принятия нужных законов и т. п. Этот режим и получил название «управляемая демократия».

Единственным социальным слоем, готовым тогда поддержать Ельцина, был крупный бизнес. За свои услуги он хотел получить лакомые куски государственной собственности. Кроме того, он хотел прямо влиять на политику. Так появились «олигархи».

В 1999 году их приобретения, как и положение многих лиц из окружения Ельцина, оказались под угрозой. А с ними и курс на реформы. Коалиция Примакова-Лужкова, несомненно, подвергла бы ревизии сложившиеся к тому времени итоги распределения национального богатства.

Поэтому методы управляемой демократии были применены вторично и принесли блестящий результат. Команда, правда, отчасти изменилась, но и в новом составе с точки зрения эффективности она показала себя с лучшей стороны. Кстати, ведущим игроком в ней уже тогда был Александр Волошин. В итоге президентом стал Владимир Путин. И он явно принял на себя обязательства и по сохранению курса реформ, и по персоналиям, державшим в руках рычаги управляемой демократии.

Но он привел и свою команду, людей с несколько иным, скажем так, менталитетом. Нотки свободы и демократии ослабли в официальных речах, нотки государственного величия усилились.

Поначалу это вполне соответствовало новому этапу — политической стабилизации в условиях оживления экономики после кризиса 1998 года. Федеральные округа, усмирение губернаторов, реформа Совета Федерации, манипулирование Государственной Думой — все это воспринималось тогда как необходимые шаги по преодолению слабости государства. Старые демократы ворчали. Их успокаивали коллеги, довольные тем, что победил Путин, а не Примаков, и намеренные помогать новому президенту: ну что вы придираетесь?

Управляемая демократия все укреплялась, дальше и дальше простирая контроль над обществом. Действия развернулись по трем основным направлениям: СМИ, выборы и политические партии, бизнес. В итоге все независимые телеканалы исчезли, закрылась «Общая газета». Демократы несколько возбудились, когда вернули советский гимн… ну да ладно, может, это не такая уж жертва в целях национального единства. А их все больше оттесняли в объятия безнадежности: Россия, дескать, не для демократии.