Они, должно быть, заканчивают работу. Бешеный темп и срочность, охватившие палату в начале операции, ослабли, и я решила, что это хороший знак.

— Хочешь, я найду тебе сменную одежду? — Еще одно сжатие моей руки. — Ты вся в крови.

— Я попрошу Йована принести мне что-нибудь, — говорю я, не отрывая взгляда от Драго. Когда вокруг него так много медицинского персонала, я могу лишь мельком увидеть его руку и ноги.

Милен уходит, ее удаляющиеся шаги эхом разносятся по коридору. В операционной мать дона отходит от операционного стола, снимает синий хирургический халат и перчатки и бросает их в мусорный бак. Затем она снимает маску и обращается к медсестре, стоящей рядом с ней.

Когда Илария поднимает глаза, наши взгляды встречаются через окно. На безупречном в чистом стекле — отпечатки моих рук. Кровь моего мужа. Ее так много.

Когда Илария выходит из палаты и направляется в мою сторону, паника, которую я тщательно контролировала, нарастает. Я делаю шаг назад и пытаюсь успокоить сердцебиение, когда она открывает дверь в комнату для наблюдения.

Я задерживаю дыхание.

— Он будет жить.

Мои легкие расширяются, когда я вдыхаю. Первый настоящий вдох за последние четыре часа. Илария говорит что-то еще — подробности о том, что было сделано во время операции, и о том, что ожидается в процессе восстановления, — но я едва слышу это, поскольку в моем мозгу повторяются только три слова.

Он будет жить.

Глава 23

Я чертовски ненавижу больницы.

Один только запах вызывает у меня самые худшие воспоминания.

Опустив взгляд на бок, я замечаю спящую Сиенну. Когда я проснулся, она лежала на кровати рядом со мной, уткнувшись лицом в мою шею, и крепко держала меня за руку. Она даже не шелохнулась, когда пришел врач и стал что-то рассказывать о моих ранах. Я оборвал женщину, в ту же минуту как она начала говорить, и велел ей вернуться, когда моя жена проснется. Мне все равно, что она мать Аджелло, никто не имеет права будить мою Сиенну.

Я протягиваю руку и убираю назад несколько спутанных прядей, упавших на лицо Сиенны. Я был на сто процентов уверен, что не выживу, но мысль о том, чтобы оставить ее, была неприемлема. Поэтому я цеплялся за жизнь одной лишь силой воли. Если бы она не была со мной в машине и не умоляла меня глазами продолжать бороться, я бы, наверное, умер еще до того, как мы приехали в больницу.

Дверь в палату открывается, и Адам входит внутрь. Я прижимаю палец к губам, подавая ему знак замолчать.

— Все справились, — говорит он, но поскольку я ничего не слышу, он, скорее всего, произносит эти слова одними губами. — У Рельи задета артерия, но с ним все будет в порядке.

Я киваю и переключаю внимание на четкий отпечаток зубов на его предплечье.

— Неужели люди Богдана прибегли к укусам, когда у них кончились патроны? — шепчу я.

— Это была твоя жена. — Он переносит вес с одной ноги на другую. — Я пытался удержать ее, пока ребята грузили тебя в машину.

Приподняв бровь, я смотрю вниз на ангельское личико, прижавшееся к моему боку. Маленький чертёнок.

— Богдан? — спрашиваю я.

— Мертв. Сиенна выстрелила ему в глаз. Клянусь, если бы я сам не увидел, я бы ни за что не поверил.

Да, моя искрометная жена способна на многое, а ведь мы еще только пощупали поверхность. Мне не терпится провести всю жизнь, знакомясь с каждым из ее достоинств.

— Тара и Кева снаружи. Могу я сказать, чтобы они зашли? — спрашивает он.

— Нет. Скажи им, что со мной все в порядке и пусть заходят через час или около того.

Когда Адам выходит из комнаты, я оглядываюсь на свою спящую жену. Она начинает просыпаться.

— Слышал, что ты начала кусать моих мужчин. — Я поднимаю руку и очерчиваю линию ее маленького носика. — Может, мне стоит ограничить твои игры с моими собаками, Сиенна? Они могут плохо на тебя влиять.

Ее губы дрожат, и она закрывает глаза. Когда она снова открывает их, темно-карие глаза наполняются слезами.

— Следи за моим ртом очень внимательно, Драго, — прошептала она. — Чтобы ничего не пропустить.

— Хорошо.

— Мне пришлось прижать руки к твоей искалеченной груди, чтобы ты не истек кровью. Можешь ли ты представить, каково это — наблюдать, как любовь всей твоей жизни умирает у тебя на глазах? Следить за каждым вздохом, гадая, будет ли он последним? Если бы ты сейчас не был подключен к чертовой машине, отслеживающей твое сердцебиение, я бы ударила тебя по лицу, — вырывается у нее, а слезы текут по щекам. — Если ты посмеешь выкинуть такое дерьмо еще раз, я убью тебя.

Я улыбаюсь и приподнимаю ее подбородок вверх, чтобы поцеловать в губы.

— Должен сказать, что когда я представлял себе тот момент, когда ты наконец признаешься мне в любви, в моем воображении не было угроз смерти.

— Конечно. — Ее пальцы гладят мои волосы. — Я люблю тебя. Но ты и так это знаешь.

Я наклоняюсь вперед и покусываю ее нижнюю губу.

— Да. Я вижу тебя, моя Сиенна. И всегда видел. Почему тебе было так трудно это сказать?

Она вздыхает, и когда ее глаза встречаются с моими, они кажутся такими печальными.

— У меня было глупое убеждение, что если я никогда не признаюсь в своих чувствах к тебе, то ты будешь в безопасности, — говорит она. — Люди, которых я люблю, часто страдают из-за меня.

— О чем ты говоришь?

— Мои родители. Ася.

— Твои родители умерли, когда ты была ребенком. Ты никак не могла быть виновата в их смерти. Я знаю, потому что уже много лет общался с твоим братом и изучил его прошлое. Mila, твои родители попали под перекрестный огонь и стали жертвой амбиций жестокого человека. Старый дон Нью-Йорка сделал все, чтобы защитить свой народ. В том, что случилось с твоими родителями и с твоей сестрой, нет твоей вины. Мы уже говорили об этом, детка.

По ее щеке скатывается слеза.

— Ты чуть не умер ради меня. Ты поставил себя между мной и…

— Нет. — Я прижимаю палец к ее губам. — Это была моя вина. Я затеял всю эту кашу с Богданом, и я отвечаю за ее последствия. Ты не имеешь к этому никакого отношения. Понятно?

— Тогда, может, хватит провоцировать людей? Я не думаю, что смогу пройти через это снова, потому что каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу тебя в крови. — Ее губы дрожат. — Я была так напугана, Драго. Я