– Пастух – это Иисус, – терпеливо объяснил Торик. – Он один был оставлен приглядывать за людьми в то время, как остальные двенадцать привратников уже давным-давно ретировались. Давным-предавненько.

– Хорошо, Слава, а что с последними тремя строчками?

– Под небом подразумеваются хозяева. Та самая гиперразвитая цивилизация, что оставляет привратников во всех созревающих разумных мирах… А потом Иисус говорит, что готов совершить нечто, за что его постигнет кара этого самого «неба».

– Ну и ну. Это ж надо было так зашифровать, – не скрывая восхищения, сказал Герасимов, тоже присаживаясь на пол.

– Зашифровано откровенно дилетантски, – рубанул Торик. – Любой, имеющий хоть толику абстрактного мышления, расколет в два счета.

Папа степенно повернулся лицом к Торику и поглядел на него изучающе, сверху вниз.

– Он у нас астроном, – мрачно прокомментировал Максим, машинально поглаживая руку Маринки, лежащую у него на локте. – А еще – гений.

– Что же ты увидел во втором кусочке, сын мой? – осторожно спросил Папа у Торика.

Святослав без труда продекламировал наизусть:

Нет жалости, нет любви

Лишь дар запретный

И я дарю его

Мешаю пробежать свободной овце

Руно и кровь отдать прошу.

– Давайте просто сопоставим факты, – продолжил он. – Схема ведь одинакова. Каждый из привратников, как правило, либо обладает каким-либо даром, либо является покровителем чего-то уникального. Так называемый Гефест отвечал за огонь, Дионис – за пьянство, я вроде как телекинезом могу козырнуть, если припрет. А Егоров вон вообще не понятно в чем феноменален…

– Хам, – вяло отреагировал Юрка на подначку.

– Не хам, а феномен, – тут же парировал Торик. – Не перебивай. Так вот. Рассуждая здраво, логично предположить, что Иисус тоже обладал даром. Но каким же? Ни у кого навязчивых ассоциаций не возникает, случаем?

– Пресвятая Дева Мария… – прошептала Маринка. – Неужели?..

– Добродетель, – ватными губами закончил ее мысль Долгов.

– Видите, а вы говорите, зашифровали… – с ноткой радости в голосе откликнулся Святослав, продолжая таращиться перед собой. – Он научил нас добродетели. Альтруизму, бескорыстию и прощению в изначальном, неискаженном смысле этих слов. Так же, как за долгое время до этого некий привратник, коего мы называли Прометеем, щедро поделился огнем. Помните, что стало с Прометеем?

– Господи… Не зваться мне Фрунзиком… – просипел Герасимов. – Да куда же могут завести такие загадки…

– Не поминай имя Господне всуе, – автоматически сказал Папа, не сводя взгляда с Торика.

– Христа распяли не потому, что он не мог освободиться, – ввинтил Торик. – Он сам выбрал себе такую кару, зная, что хозяева не простят ему как одному из привратников вмешательство в развитие человечества. А вмешался-то он – ого-го! До сих пор расхлебываем – краев не видать… простите, конечно, ваше святейшество.

Папа даже не обратил внимания на вольномыслия Святослава. Он становился все серьезней, и все больше морщин сползались к вершине хрупкой старческой переносицы. Мертвенно-бледный свет делал его лицо похожим на страшную маску.

– Жутко как, – шепнула Маринка Долгову на ухо. – Как ты думаешь, там с Веткой ничего не случилось?

– Что? – Максим рассеянно посмотрел на жену. Невпопад ответил: – Да… Да, конечно, с ней в порядке.

– Ну а дальше? – с издевкой спросил Юрка. – Что-то там насчет «мертвого брата», кому-то через боль и страдания нужно стать небом, или… как там правильно? Что на это скажет наш обладатель ста тонн абстрактного мышления?

– Неужто и впрямь никому не ясно, что Иисус имеет в виду, говоря: «мертвый брат»? – с неподдельным удивлением спросил Торик. – Вы деградируете, друзья мои.

– Марс? – несмело предположила Маринка.

– В точку! Хвала женскому уму! Мертвый сосед нашей планеты, где оказались остальные двенадцать привратников в пресловутом бункере… Кстати, ваше святейшество, наверняка лучшие умы церкви до последнего считали, что число «двенадцать» в пророчестве свидетельствует о количестве апостолов?

– Да, сын мой, верно, – скорбно склонив голову, молвил Папа. Белая шапочка на его макушке в призрачно-бледном свете казалась серой. – Многие века хранившее реликвию братство заблуждалось. – Оно и понятно, – цинично сказал Торик. – Прецедентов-то не было до сегодняшнего дня. Мне продолжать? – Прошу. Святослав снова прочел наизусть:

Рядом мертвый брат

Двенадцати пристанище

Их дар от неба

Одиннадцать и один

Раствориться всем судьбой положено.

А когда пройдут века

Десять и десять

Дар отразится в пяти

Там, где мертвый брат и кровь

И боль, и страдания, через которые стать небом суждено.

– Ну как, Егоров, все тебе здесь понятно? – спросил он. Юрка прошелся вокруг красного квадрата, заложив руки за спину и изобразив на челе интенсивную активность нейронных скоплений головного мозга. – Так, «мертвый брат», значит, Марс. Там, как мы знаем, был бункер, где наши астронавты обнаружили привратников. Одиннадцать, которые устроили смертельную феерию на Олимпийских играх в 2012-м и… э-э… Прометей. В конце концов они все исчезли после того, как Прометей повернул тот серебристый семигранный стержень посередь кольца из лампочек в полу. Это понятно. – Егоров вдумчиво нарезал еще круг. – Потом пройдут века, десять и один… То есть – двадцать. И там, где «мертвый брат» и кровь, дар отразится в пяти… То есть в нас. Ну да, правильно! Мы же ведь смертные в отличие от них! И дар этот пресловутый получили совершенно случайно! Даже не дар, а какое-то… эхо… Отражение! – Крошечная крупица, зернышко, которое можно проглотить ради мимолетного насыщения, а можно взрастить, – произнес Папа, устало вздыхая. – Наверняка не ясно: не отравишься ли, когда проглотишь. И главное, совершенно неизвестно, что вырастет, если за ним ухаживать.

– Ага, – легкомысленно согласился Юрка. – Только дальше – ни фига не понятно. «И боль, и страдания, через которые стать небом суждено». Это к чему, а, любезный мусье Декарт ибн Торик?

Торик промолчал.

– Если верить Славе, небо – это хозяева. – Фрунзик пригладил свою белую шевелюру, которая здесь тоже казалась пепельной из-за условий освещения. – Боль и страдания, пройдя через которые суждено стать хозяевами… Нам, что ль?

– Угу, – беззлобно буркнул Максим. – Прямо лично тебе, о красноокий владыка вселенной.

– Здесь – самое темное место, – наконец промямлил Торик, отметая общие домыслы. – Нужно думать.

– Некогда думать, – проворчал Герасимов. – Там генерал, наверное, уже весь личный состав Ватикана на плац Святого Петра вывел и строем гоняет.

– Тогда буду краток, – сказал Святослав и посмотрел в слезящиеся от старости глаза Папы. – Про «храм человеческий», «геенну огненную» и «умерщвление церберов» все понятно. Правда, досадно, что эти полудурки в серых балахонах – Безымянные – за церберов приняли нас, а не плазменных интервентов. Странное умозаключение.