1. ВЗГЛЯДЫ НА МЕРТВЫХ

Могильщики, мне кажется, имеют какую-то мрачную привлекательность в глазах многих людей. В доказательство этих слов можно привести успех такой книги, как «Американский путь к смерти», не так давно подарившей мне приятное вечернее развлечение. Мисс Митфорд отнюдь не первой подвергает разбору работу этого честного ремесленника, американского гробовых дел мастера. Не первая она и задалась вопросом, почему процесс погребения так противоречит традиционным религиозным нормам. Марк Твен, столетие назад описывая в своей книге глупости, на которые способен человек, поднялся по этому поводу до сардонического смеха. В «Жизни на Миссисипи» он вывел образ гробовщика – надеемся, целиком вымышленный – и вложил в его уста следующие слова: «Ты только подумай. Богач хочет, чтобы ты сделал свою работу по высшему разряду; если ты можешь надбавить цену за гроб – надбавляй и потроши богача, ничего ему не станется. Но возьми бедняка да сделай все путем – и он готов разориться на одних-единственных похоронах. Особенно если это женщина». Продолжая объяснения, гробовщик рассказывает, как ему довелось разорить миссис О'Флаэрти, вдову бедного рабочего, на похороны ее мужа.

Моральная оценка подобного поведения не входит в задачу нашей книги; впрочем, оно вряд ли требует комментариев. Как изучающим Древний Египет, нам интересен тот удивительный факт, что и в наши дни, как и на заре цивилизации, во времена первобытных колдунов, мы верим в то, что мертвое тело: а) должно быть сохранено и б) требует почтительного к себе отношения, словно к живой личности. Сходство современного культа с культами примитивных цивилизаций бросается в глаза – здесь и дорогой красивый гроб, и драгоценности на усопшем, и разного рода безделушки в гробу, и подкрашивание его лица.

Те, кто занимается бальзамированием в наши дни, могут возразить, что пареллели только внешние, а мотивы поступков родственников иные. Погребальный ритуал не призван помочь усопшему магией, он помогает родственникам вернуть утраченное ими душевное равновесие. На это мы можем заметить, что и деятельность колдунов могла нести родственникам чувство психологической разрядки. Однако главное сходство заключается не в психологии, а в имеющем очень древние корни отношении к смерти и к умершим. Это отношение проявляло себя еще в могилах охотников Европы времен неолита.

Во всем мире, еще задолго до появления письменности, существовало общее убеждение: человек воскресает. Это убеждение старо как мир, оно древнее, чем хомо сапиенс, оно есть и у австралийских аборигенов, и у африканских бушменов. Трудно поверить в то, что звероподобный охотник-неандерталец разделял это убеждение, однако нет никаких других объяснений тому, что скелеты неандертальцев бережно погребали в тех же пещерах, где они жили, что рядом с покойниками неандертальцы клали оружие и что на рассыпавшихся костях мы находим украшения. В этих жалких могилах мы видим начало не только веры в нечто вроде жизни после смерти, но и бережное отношение к физическим останкам.

В наши дни даже лохматый дикарь знает, что тело подвержено тлену. Любой, наблюдающий мертвое тело, может за сравнительно короткий срок – куда меньший, чем его жизнь, – увидеть, что тело разлагается, в конце концов весьма мало напоминая человеческую фигуру. Даже не имея точных свидетельств, мы можем предположить, что и первобытный человек знал, что тело не сохраняется в первозданном виде. Откуда тогда возникла эта удивительная идея о бессмертии?

Задолго до того, как разложение начинает действовать на человеческую плоть, смерть уже заявляет о себе в самых разных формах – кожа становится холодной, глаза бессмысленными, конечности не двигаются, губы не произносят ни слова.

Поначалу смерть напоминает кому или сон. «Сон – это маленькая смерть», Танатос и Гипнос[21]для многих людей – братья. Но спящий просыпается. И иногда, уже в бодрствующем состоянии, он вспоминает приключения, в которые попадал, пока его тело, неподвижное и не реагирующее на внешние воздействия, покоилось на постели. В своем путешествии спящий не ограничен физическими временем и пространством – он способен даже видеть друзей, которых уже нет в мире бодрствующих. Из таких опытов может возникнуть представление о некоем странствующем в телесной оболочке духе, который способен покидать спящее тело для путешествий за его границами и который во время смерти покидает опустевшее жилище навсегда.

Это лишь наше предположение о том, как могло возникнуть представление о бессмертии. Как было в действительности, мы пока знать не можем. Но большинство людей, писавших о смерти, убеждено в существовании души – и порой даже не одной. Тот способный покидать тело дух, который мы называем душой, в других культурах имеет разные имена.

За пределами тела этот дух невидим. Живые могут его наблюдать только при особых обстоятельствах. Невидимый дух может бродить у своего бывшего дома или присоединиться к другим духам где-то еще – в месте, доступном живым лишь в мечтах. Взгляды на страну, в которой живут умершие, различны. Иногда они находятся на небесах, иногда – глубоко под землей. Порой это «Земля счастливой охоты», где человеческие души наслаждаются тем, что радовало их на земле, только в большем количестве. Порой страна мертвых печальна и мрачна; временами она представляет собой эфирное образование, в котором душа теряет все возможности, какими обладала, обитая в теле.

Что бы ни ожидало души – «Земля счастливой охоты» или печальный Гадес[22], – люди всех культур удивительно мало думают о том часе, когда они вступят в страну мертвых, предпочитая вообще как можно меньше думать о смерти. Тем не менее они считают себя обязанными соблюсти определенные ритуалы по отношению к умершим.

Когда гнусный гробовщик Марка Твена рассказывал о наживе на чувствах своих клиентов, он объяснял свой успех тем, что родственники покойного следуют извечному принципу: «Чтобы было не хуже, чем у Джонсов». Но это слишком примитивное объяснение того, почему люди разоряются на похоронные принадлежности, которые в общем-то не только не нужны, а порой даже нелепы. На самом деле гробовщик эксплуатирует те противоречивые чувства, которые живые испытывают по отношению к мертвым.

С одной стороны, у живых есть горе и любовь, которые требуют выхода. Но вместе с этими чувствами существует и еще одно, которое люди признают крайне неохотно. Мертвое тело вызывает в лучшем случае сдержанное отвращение, в худшем – смертельный ужас, а поскольку плоть умершего когда-то принадлежала любимому человеку, родственники испытывают чувство вины за свое отвращение. Некоторые испытывают еще одно чувство – облегчение: кто бы ни умер, «это не я, благодарение Богу!». Или, как написано у святого Августина: «Боже, дай мне соединиться с моими любимыми в Раю – но не сейчас!» За это чувство вины следует заплатить – немедленно, гробом с медными ручками и шелковой подкладкой.

Фрейзер писал – я думаю, очень убедительно, – что страх по отношению к мертвым возникает из-за страха по отношению к смерти. Живущий продолжает дышать, есть, любить, путешествовать, наслаждаться теплыми солнечными лучами – и, естественно, у него возникает вопрос: не завидует ли ему умерший? Из этого вопроса следует вполне логическое опасение – не будет ли мертвый мстить тем, кому лучше, чем ему?