ответственность за ее судьбу. Основывать в «римской» Европе собственные государства (или, во всяком случае, пытаться их основывать). Поднимать на щитах своих царей (переняв римский обычай поднимать на щите новопровозглашенных императоров, приветствуя их поднятыми копьями). И даже делиться избытком своей силы и боевого духа с неприятелем. С приходящим во все больший упадок Римом. С «мировой» державой, которая возможно, давно бы перестала существовать без германских вспомогательных войск и без великих полководцев германского происхождения. И в первую очередь — без готских «федератов», пусть даже становившихся порою ренегатами.

На протяжении последующих десятилетий события развивались, как будто по написанному кем-то заранее сценарию, сменяя друг друга с головокружительной быстротой, во все ускоряющемся темпе. На службу Риму, в «федераты», пошли не «царские готы», не привычные к славе и сильной государственной власти восточные, «днепровские», готы — остготы, присоединившиеся к гуннам. А западные готы, вестготы, породившие великих правителей и выдающихся военачальников. И попытавшиеся создать себе на римских землях царство во главе с собственным царем. Хотя еще и не оправившись толком от страха, который на них нагнали гуннские «кентавры».

Характерной особенностью истории вестготов было противостояние вождей — сначала Ариариха и Аориха, впоследствие же — Атанариха и Фритигерна. Во всяком случае, они были самыми знаменитыми «князьками» готов (Иордан), наиболее авторитетными представителями целой группы высших представителей готской родовой знати. Об этом мы узнаем из душераздирающего по своей драматичности повествования Иордана об «измене» Фритигерна сначала Атанариху, а затем — Римской империи, которой он поклялся хранить нерушимую верность:

«Их (готов — В.А.) постигли, — как это бывает с народом, когда он еще непрочно обосновался на месте, — оскудение и голод; тогда приматы («примат» — латинский аналог германского «фуристо», «первый», т. е. «князь» — В.А.) их и вожди, которые возглавляли их вместо королей (т. е. царей — очередное указание на узурпацию власти над готами Фритигерном «со товарищи» — В.А.) — а именно Фритигерн, Алатей (Алафей — В.А.) и Сафрак, сострадая нуждам войска, попросили римских полководцев Лупицина и Максима открыть торжище. И действительно, на что только не вынудит пойти “проклятая золота жажда” (которую римляне — заметим в скобках — любили приписывать кому угодно — карфагенянам-пунам, гуннам, готам и вандалам, но только не себе, любимым! — В.А.)? (римские — В.А.) Военачальники, побуждаемые алчностью, пустились продавать (своим новым готским «союзникам», отдавшимся под покровительство «Вечного Рима» — В.А.) не только мясо, баранье или бычье, но даже дохлятину — собачыо и других нечистых животных, причем по высокой цене; дело дошло до того, что любого (готского — В.А.) раба продавали за один хлеб или за десять фунтов говядины. Когда же ни рабов, ни утвари не стало, жадный купец, требовал у побежденных нуждой их сыновей. Видя в этом спасение своих детей, родители поступают, следуя рассуждению, что легче потерять свободу, чем жизнь: ведь милосерднее быть продану, но питаему в будущем, чем оставаться у своих, но умереть».

В приведенном выше отрывке из «Гетики» Иордан описывает последний, самый глубокий кризис вестготского народа в дни Атанариха и Фритигерна. «Раздрай», фактически приведший к образованию у готов двух отдельных «государств». Но и вызвавший у готов приступ столь яростной ненависти к Риму и римлянам, которая, пожалуй, не уступала ненависти к ним гуннского царя с готским именем (или прозвищем) Аттила. В отличие от Фритигерна, умудренный жизнью Атанарих, вероятно, старший годами (понимание приходит с опытом) судья-«юдекс» готского народа, не питал ни малейших иллюзий в отношении жителей восточной половины Римской империи. Он предвидел, что для греков, сирийцев и всякого рода метисов «Второго Рима» голодные и отчаявшиеся готы станут желанным объектом безжалостной эксплуатации. Не только Иордан, но и другие античные авторы — например, Аммиан Марцеллин — подробно описывали, как все происходило. Как римляне сначала разрешали переправляться через Истр из «Готтиуды» только безоружным, беззащитным, безответным готским женщинам и детям, сочтя этих беженцев самой желанной и легкой добычей. Как «ромеи» потребовали от готов-мужчин сдать оружие. Как продавали им собачью падаль за полновесное золото (награбленное в свое время готами, возможно, на римских землях, но ведь «чужими грехами свят не будешь» — как христиане, римляне должны были это знать).

«… во главе военных сил (Восточного Рима — В.А.) стояли как на подбор ЛЮДИ С ЗАПЯТНАННЫМ ИМЕНЕМ (выделено нами— В.А.). На первом месте были Лупицин и Максим, первый — комит во Фракии, второй — командир, вызывавший к себе ненависть, оба они могли соперничать между собою в неосмотрительности. Их зловредное корыстолюбие было причиной всех бед. Оставляя в стороне другие проступки, которые названные командиры или другие при их попустительстве позволили себе самым позорным образом в отношении переходивших к нам (римлянам — В.А.) иноземцев (готов — В.А.), ничем до этого не провинившихся, я расскажу об одном столь же постыдном, сколь и неслыханном деянии, которое не могло бы быть признано извинительным, даже в глазах судей, замешанных в этом деле. Пока варвары, переведенные на нашу сторону, терпели голод, эти опозорившие себя командиры завели постыдный торг: за каждую собаку, которых набирало их ненасытное корыстолюбие, они брали по одному рабу и среди взятых уведены были даже сыновья старейшин» («Деяния»).

Голод, терзавший готских беженцев, доверившихся алчным римлянам, был, вероятно, попросту невыносим. Весь народ готов, видимо, настолько обессилен, что позволил совершиться этому позору.

Правда, свое оружие готы сохранили. И у Фритигерна, к которому они присоединились, после ухода в горы разъяренного их изменой Атанариха, скоро появились все основания одобрить это решение:

«Случилось в то бедственное время, что Лупицин, как римский военачальник, пригласил готского князька Фритигерна на пир, сам же замыслил против него коварный обман. Фритигерн, не подозревая об обмане, пришел на пиршество с небольшой дружиной и, когда угощался в помещении претория, услышал крик несчастных умерщвляемых: солдаты военачальника по приказу последнего пытались перебить его товарищей, запертых в другой части [здания]; однако резко раздавшийся голос погибающих отозвался в настороженных ушах Фритигерна; поняв и открыв обман, он обнажил меч, покинул пир, с великой отвагой и стремительностью избавил своих соратников от угрожавшей им смерти и воодушевил их на избиение римлян. Воспользовавшись случаем, эти храбрецы предпочли лучше погибнуть в сражении, чем от голода, и вот тотчас же поднимают они оружие, чтобы убить Лупицина и Максима. Этот самый день унес с собой как голод готов, так и безопасность римлян. И начали тогда готы, уже не как пришельцы и чужаки, но как [римские] граждане и господа повелевать землевладельцами и держать в своей власти все северные области (восточной половины Римской «мировой» империи