Николай. – Ведь я увидел его именно таким, потому что разглядывал иллюстрации к книге де Планси. Он – просто ментальная проекция моего представления о нем».

И тут же как логическое продолжение этой мысли Скрябину пришла другая: здесь всё – только проекция его представлений. И он перестал пялить глаза в окружавшую его темноту. Вместо этого он смежил веки и стал смотреть по-другому.

6

Лара подумала: «Вот уж это воистину – коммуна!» А ведь люди, выбиравшие название для этой площади в настоящей Москве, понятия не имели, что происходило здесь, в иной версии города. И вот, пожалуйста: так угадали!

Теперь девушка поняла, что означали пометки, сделанные зелеными чернилами на карте Петра Александровича Талызина, генерал-лейтенанта, заговорщика и мистика. Зеленым цветом он отметил места, которые застрявшие здесь души облюбовали для посещений и для взаимного общения. А вот красным цветом генерал-лейтенант выделил территории, скорбными духами отчего-то не посещаемые.

То, что Лара видела сейчас, выглядело не просто невероятно и фантасмагорично – это походило на слияние двух реальностей. И неясно было, какая из них является главной. На площадь (Коммуны) Лара смотрела чуть сверху – с небольшого травянистого холма, вздымавшегося рядом. И благодаря выбранной точке обзора могла созерцать картину, которую рабочие на стройплощадке в настоящей Москве видели каждый день – хотя и в совершенно другом исполнении.

Призрачная площадь по форме являла собой правильную пентаграмму. Причем одна из её вершин смотрела точнехонько на Мариинскую больницу – которую Лара тоже могла видеть с холма. Но сейчас это приземистое строение с белыми ионическими колоннами и желтым фронтоном над ними не особенно её интересовало. Лара почти забыла, что именно туда она и направлялась изначально. Она не могла оторвать взгляд от пятиугольной площади, на которой не то, что яблоку – маленькой сливе упасть было бы негде.

Мужчины, женщины, даже подростки – обоего пола – толпились там, переминались с ноги на ногу, озирались, о чем-то переговаривались, жестикулировали и гримасничали. Все эти духи выглядели совершенно материальными – как и Степан Александрович Талызин, как и Дик в этом мире. Никакого эктоплазменного свечения – которое по-прежнему источали Ларины руки, – от них не исходило. Если что-то и отличало их от обыкновенных жителей Москвы, Лариных современников и сотоварищей по реальности, так это лишь невероятное разнообразие костюмов, причесок, головных уборов и обуви. Хотя некоторые участники сборища и вовсе ходили босыми, сверкая заскорузлыми и грязными пятками.

Но – босоногих нищебродов здесь присутствовало меньшинство. Почти все призраки одеты были добротно, а то и вовсе – щегольски. На мужчинах были бархатные кафтаны и камзолы, сюртуки из английского сукна и белоснежные сорочки, а на многих – несмотря на то, что холодом тут даже и не веяло, – красовались дорогие шинели с меховыми воротниками, шубы, шапки и зимние военные мундиры.

Но особое внимание девушки привлекли наряды призрачных дам. Во-первых, женское общество здесь отличалось немногочисленностью – так что его представительницы сразу бросались в глаза. Во-вторых, изысканностью и красотой эти наряды мгновенно побивали все виденные Ларой исторические фильмы и театральные постановки. Шелк, атлас, глубокие декольте или, напротив, высокие воротники с жемчужными застежками, туфельки, которые временами появлялись из-под длинных юбок, прически с лентами или высокие напудренные парики – от многообразных дамских изысков глаза разбегались.

Но от разглядывания всего этого Лару внезапно отвлек Дик. До сего момента не отходивший от неё ни на шаг, он вдруг издал полный невероятной радости звук – то ли визг, то ли вздох. А потом с громким лаем ринулся вперед – к тому углу площади-звезды, который был обращен в сторону, противоположную Мариинской больнице.

– Дик! – позвала Лара. – Мальчик, вернись… – И осеклась на полуслове.

Во-первых, этим неосторожным возгласом она тут же привлекла к себе внимание разношерстной площадной толпы: к Ларе тотчас повернулось множество голов. А, во-вторых, девушка поняла, что огромная собака не просто так сорвалась с места. Луч звезды, к которому побежал пес, заполняли люди не в камзолах и не в длинных платьях, а в одежде, вполне уместной и для Москвы 1939 года. Ну, или – для чуть более раннего времени. К одному из этих людей – мужчине в светлом летнем костюме – сломя голову и рванул Дик. Хотя на бегу он всё-таки один раз оглянулся на Лару – но не с приглашающим, а с предостерегающим выражением на длинной морде.

Глава 19. Призраки коммунизма

22 июля 1939 года. Другая суббота

Другая Москва

1

Николай Скрябин повторно распахнул глаза – а заодно и крепче стиснул уши своего бесчувственного пленника. И обнаружил, что окружает его теперь не антрацитовая чернота, а такой же сероватый бессолнечный день, в какой он попал сразу после перехода. Ну, а демон-кролик, до этого бессовестно симулировавший обморок, вдруг заговорил – на чистейшем русском языке!

– Ты можешь позвать его, – сказал он. – Я сам сделать этого не могу – нам не положено. Но если ты позовешь – он придет.

– Кто – придет?

– Сам знаешь – кто: мой брат.

– Газиэль – твой брат? А разве не он сбросил нас обоих сюда?

– Он хотел сбросить тебя одного.

– И теперь я должен его позвать, чтобы он докончил начатое?

Кролик вывернул короткую толстую шею и глянул на своего пленителя то ли иронически, то ли – просто с непониманием.

– Что, – спросил он, – я должен тебя учить, как нужно торговаться? Я же вижу, кто ты. Для тебя встретить таких, как мы с братом – отнюдь не диковина. Да и нашего старшего брата, надо думать, именно ты отстранил от дел.

Скрябин отлично уразумел, что родственные связи демонических сущностей являются чисто символическими. А само предложение позвать брата могло быть примитивной ловушкой. Однако альтернативы у него не было. Он должен был отыскать Лару, а возможности самостоятельно выбраться из того места, куда его сбросил Газиэль – охранитель кладов, – Николай не видел. В прямом смысле – не видел.

Находились они с Фесором не на краю пропасти. Всё оказалось куда хуже. Они помещались на небольшой округлой площадке-острове – метра в два с половиной диаметром. И там, где эта площадка закачивалась, не просматривалось вообще ничего. Ни света, ни тьмы, ни стен, ни пропасти. Библейская тьма над бездною из Книги Бытия – и та, наверное, всё же являла собой нечто в сравнении с этой абсолютной пустотой.

Не выпуская ушей