глазами закружились пиктограммы.

Когда стены исчезли, бросив ее в жар чужой древней страны, и суровый мужчина с поклоном протянул чашу чистого золота.

В ней, укрытой красноватой шапкой взбитой пены, ждал ее напиток богов, сдобренный красным, будто кровь, перцем. Но вот губ коснулась влага, в ладонь вложили обсидиановый нож, и жертву, дарованную Солнцу, вытянули на алтаре…

«Прочь! Из моей! Головы!..»

Шепот из сердца кулона. Чуждый язык, но она понимала его, она знала, теперь знала, что делать, чтобы вернуть любимое солнышко и спасти мир от…

Пальцы сомкнулись на сердечке и дернули его изо всех сил. Звякнув, лопнула цепочка.

Мила со всей силы бросила подарок в дальний угол. И потеряла сознание.

* * *

– Милочка, тебе опять нехорошо?

Варин голос вырвал ее из тягостных мыслей. Моргнув, Мила вымученно улыбнулась:

– Не переживай, Варенька. Я… Со мной все в порядке.

Это было враньем. Но что ей оставалось? Признаться, что вчера она, осатанев, погубила двух человек? Тех самых, весть о чьей ужасной смерти уже прогремела на всех перекрестках?..

– Ты о них думаешь, да?

У Милы дернулась щека.

– Да…

– И я думаю, – вздохнула Варя. – Жалко их – страсть! Это ж надо быть таким извергом! Как его только земля носит, мерзость такую!

У Милы застучали зубы. Взгляд метнулся к шкапу, за стенкой которого, в жестянке из-под леденцов, прятался кулон, таивший в себе… Что? Дух давно сгинувшего народа? Некого демона из горячих стран?

Она давно не верила в Бога, а вот в нечистую силу… В мире было много хорошего и много плохого. И иногда казалось, что плохого куда больше.

Мила еще помнила страшные сказки дряхлой няньки. Всех этих полудниц, леших и упырей, неупокоенных душ и прочую пакость. Иногда от них спасали крест и святая вода, молитва.

«Но если я не верю… Что делать?»

Несколько часов назад она едва не выкинула подарок. Передумала в последний миг. И, обернув руки салфеткой, спрятала кулон подальше.

А теперь…

«Что же делать?»

На лестнице появилась Пятнышко. Принюхалась – да так и застыла, глядя на злосчастный шкап. А потом вздыбила шерсть и зашипела.

– Что ты, лапонька? Сейчас молочка дам…

Но Варя не успела выполнить обещание: кошка метнулась обратно в комнату. И Мила с еще большей горечью поняла: дело нечисто.

Да еще Колю так некстати отправили в другой город…

«Успокойся. Все образуется». Но тут снова накатил ужас.

Как, как можно успокоиться, если вчера она своими руками!..

Дрожа, Мила развернула под прилавком фантик и закинула в рот сливочную конфекту. Сразу же прикусила язык, и вкус шоколада стал слегка соленым.

Весь день все валилось у нее из рук. В конце концов Варя отправила подругу в комнатку, прилечь, а сама, закрыв кондитерскую на перерыв, отправилась на фабрику с отчетностью.

Мила почти сразу погрузилась в забытье. А проснулась ночью, когда на улицах зажгли все газовые фонари.

Вари в комнате не было. Лишь Пятнышко, что открыла янтарные глаза.

«Что-то с отчетом? Сидит внизу и исправляет?» – подумала Мила, но сердце кольнула игла.

Накинув халатик, Мила стала спускаться. Уже на лестнице она увидела, что на первом этаже темно, а окна, которые обычно прикрывались ставнями до утра, не прикрыты. В кондитерскую сочился слабый свет с улицы, рождавший тени, похожие на чертей; воздух был сперт и почему-то пах пылью.

Значит, Варя до сих пор не вернулась?

Сердце Милы дрогнуло и помчалось галопом.

«Что-то случилось! Она никогда…»

Стон у входной двери.

На секунду Мила окаменела. А после бросилась туда.

Распахнуть в ночь, вглядеться… в ужасе ахнуть.

На крыльце, скорчившись, рыдала Варя.

Руки сработали раньше рассудка: Мила втянула подругу внутрь, зажгла свет и, наконец разглядев все, прижала ладони к губам.

Кое-как надетое, местами порванное платье. Растрепанные волосы без шляпки. Никаких пальто и сумочки.

И ноги – бледные, голые, без туфелек и чулок.

Ноги в подтеках засохшей крови.

– Варенька… Кто, как?!

Подвывая, давясь слезами, Варя начала рассказывать. Как она шла с фабрики, как рядом остановилась карета и ее предложили подвезти.

Это был он, Чернов. Такой красивый и галантный.

И она, неопытная глупышка, растаяла от его комплиментов, согласилась заехать на ужин и…

– И он тебя… – прошипела Мила.

Варя содрогнулась и зарыдала еще сильнее.

Не он.

Они.

Оцепенев, Мила слушала, как подруга, поняв, чего от нее хотят, возмутилась и воспротивилась. Но птичка уже угодила в силки. Запертые двери, равнодушие на лицах верных лакеев…

Похоть в глазах мужчин.

Да. Чернов любил радовать себя и друзей-дворян самым вкусным и сладким.

Вот и порадовал.

А потом вышвырнул вон, точно последнюю желтобилетницу.

– Я дура, дура!.. – выла Варя, заламывая руки. Мила, по лицу которой катились слезы, лишь крепче сжимала ее в объятиях. – Кому я теперь такая буду нужна?!

Мила пыталась успокаивать ее, заикаясь, твердила ласковые слова, но тщетно. Беда, которая случилась с подругой, была столь велика, что мозг оцепенел. Мила не могла сказать, сколько прошло времени, когда она все же уговорила Варю лечь в постель.

– Варенька, я за доктором, – сказала она. И добавила, скрипнув зубами: – И за жандармами. Они…

– Нет! Не смей никому рассказывать!..

– Варенька…

– Это позор, Мила! Я не хочу! Я… – Варя опять зарыдала. – Т-ты не знаешь… Им н-ничего не будет… Они так и сказали, они… смеялись… Они б-богатые, у них все ку-уплено-о-о…

– Варя…

– Я жить не хочу… Мила, не хочу, не могу, не буду!..

– Варя! Так нельзя говорить! – ужаснулась Мила.

Но та продолжала твердить это, и Мила поняла, что никуда она не пойдет. Не сейчас, когда Варя в таком настроении. Вот настанет утро, и тогда…

Ужас и сострадание отдалились, сменившись лютой ненавистью. Мила покрепче сцепила зубы. Нет, она этого так не оставит. Если надо, и до императора дойдет.

«Ты поплатишься, Чернов, черная твоя душа. Клянусь!»

Она не заметила, как задремала.

А когда очнулась – Вари в ее объятиях не было.

Слабый утренний свет сочился в окно. На его фоне висело безжизненное тело, под которым валялась опрокинутая табуретка.

* * *

Кондитерская не работала.

Весь этот ужасный день Мила провела в каком-то оцепенении. Она почти не помнила, что отвечала соседям, жандармам и начальству, всем, кто приходил и подступался к ней с расспросами. Кажется, кто-то гладил ее по плечу и наливал чай, но после все ушли, оставив ее одну. День снова пожрала ночь, и Мила, сидящая на первом этаже, вдруг четко осознала, что никому не сказала про Чернова.

Она не нарушила слова, данного подруге, лишь сообщила, что на нее кто-то напал и обесчестил, потому что…

«Она так просила. Она больше жить не хотела. А я… Из-за меня…»

Мила зажмурилась. Затем достала упаковку самого дорогого