А в самом потоке я видел массу коричневых пузырей. Больших и маленьких, внутри которых что-то судорожно дёргалось, поворачивалось, пульсировало... Оплетённые паутиной смутно различимых сосудов, то вздувающихся, то вновь опадающих, словно невидимое сердце с натугой гнало по жилам густую кровь.

Да, чтобы разъяснить такое, недостаточно ни спутников, ни самолётов-разведчиков. Это надо видеть.

Сотни, тысячи шаров. Сотни, тысячи существ. Самых разных. От паука до мамонта. Насекомые, рептилии, птицы. И эту реку не остановить. Только если выжечь «студень» от самого устья тем же ядерным взрывом.

Громадный «инкубатор» не обращал на нас никакого внимания. Очевидно, не счёл угрозой – в отличие от тех же вертолётов. Наши винтовки тут бы ничем не помогли. Толстенный слой «желе» должен действовать не хуже нашей брони. Огонь выжжет верхний слой, но не пройдёт вглубь. Снаряды «расплескают» студень, гидродинамический удар уничтожит несколько сотен зародышевых пузырей, но им на смену туг же придут новые. Нет, лечение здесь может быть только самое радикальное. Это как в средние века, когда при септическом поражении существовал лишь один выход – отсечь поражённую конечность.

Мы стояли, укрываясь за крайними деревьями. Никто не решился лечь в ту странную субстанцию, что пропитывала землю. Наша броня всё же не полностью герметичный скафандр.

...И всё-таки, что погубило вертолёт?..

Справа и слева от нас на берег реки выдвинулись другие отделения. И так же, как и мы, встали в полном обалдении, таращась на невиданное чудо. Думаю, в не меньшем остолбенении сейчас пребывали и доблестные эксперты. Ясно, что сюда надо перебрасывать нормальную научную экспедицию, работать долго и вдумчиво... пока не станет ясно – что же это за Чужие, которые подстроили нам такую гадость?! И что с оными Чужими теперь делать?

– Внимание... всем. – Валленштейн. Как и положено командиру. – Продвинуться вниз по течению, повторяю, продвинуться вниз по течению...

Превращённая в поток слизи речка на самом деле должна ведь была впадать в более крупный поток. Наш лагерь стоял на берегу, а мы ничего не видели. И потом – зачем было гнать сюда целый батальон с тяжёлым вооружением? Вполне хватило бы небольшой разведгруппы.

Вытянувшись тонкой и длинной ниткой, мы топали вдоль берега. Голова колонны оказалась далеко впереди. Крутые и заросшие склоны делали резкий поворот, когда-то тут кипели самые настоящие буруны, а теперь поток «желе» струился мягко и неспешно. Ему на самом деле некуда было спешить. На планету прибыли новые хозяева.

...Но если они только прибыли, то куда же делось всё население, чёрт меня побери?!. Река, несущая тканетворное желе, зародыши в глубине – всё это прекрасно, и над этим даже было бы интересно поработать, что называется, за бенчем, с пипеткой в руках; но не похоже, чтобы что-то подобное возникало в Нойе-Бисмарке.

Мы повернули за излом склона. Чудовищный инкубатор снисходительно позволял нам разглядывать себя. Наверное, мы на самом деле не представляли собой никакой угрозы. Да, но какую реальную угрозу представлял тот же вертолёт?.. Несколько его «НУРСов» не способны причинить «зародышевому потоку» никакого серьёзного ущерба. Или всё-таки способны?..

За поворотом нам открылось озеро. Само собой, не настоящее. Кто-то воздвиг высокую дамбу, нагромождения валунов поднимались чуть ли не до самого края долины. Мутное «желе» заполняло образовавшуюся чашу, кое-где над поверхностью торчали нагие ветки деревьев – ни листьев, ни коры, одна сердцевина. И ещё не было никакого мусора. Чудовищный биореактор, похоже, способен был переварить любую органику. Вертолёт оказался не по зубам, само собой...

Здесь когда-то был красивый водопад. Даже два. Круглая чаша холмов в середине каскада и превратилась в самый настоящий реактор. В глубине медленно вращающейся массы было почти черно от «яиц». Хотя, конечно, никакие это не яйца, именно зародышевые пузыри с внешним источником питания. Скорее как множественные материнские утробы. Знать бы только, кто из них родится. И откуда, кстати, взялась та «амёба», что встретилась нам на пути?

Ответ на этот вопрос мы получили неожиданно скоро. Просто всплыл к поверхности, шагах в пятидесяти от меня, крупный коричневый пузырь, весь дрожащий от напряжения, перевитый пульсирующими жилами. Вот он коснулся берега... зацепился, закрепился... вздулся ещё сильнее... с мокрым хлюпающим звуком лопнул. На берегу оказалась коричневатая «амёба» размером с корову, которая неторопливо поползла прочь от «инкубатора», с каждой секундой надуваясь и увеличиваясь в размерах.

Скорость аккумуляции массы у неё просто потрясающая. Обмен подстёгнут до предела. Тепловыделение – как у хорошего обогревателя. Такому всё равно, что жрать. Попадётся человек – переварит и его.

Мы стояли, глазели. Противник, конечно, имеет место быть, только вот что с ним делать?

«Амёба» скрылась, мирно так уползла себе, уколыхала через лес, по каким-то своим важным амёбьим делам. Я уже совсем было собирался запросить команду на отход – делать тут больше нечего, этим реактором должны заниматься научники, а не солдаты, – когда тишь с благодатью для нас кончились.

...Наверное, что-то подобное случилось и с вертолётом. Один из солдат, кто-то из головы колонны, невесть зачем швырнул в «воду» валявшуюся под ногами ветку. Медленный водоворот подхватил её, понёс вперёд... стали истончаться черенки листьев, сами листья быстро пожелтели и стали распадаться... и тут прямо из глубины на поверхность вырвался, почти что взорвавшись, громадный коричневый пузырь. То, что одним неразличимым движением оказалось на берегу, возле незадачливого десантника, не поддавалось никаким описаниям – какая-то мешанина толкательных, прыгательных и хватательных конечностей. Невероятная скорость. Фантастически быстрые рефлексы. У нас они тоже были ничего, но у этой твари, наверное, , вместо синапсов был прямой контакт. Прямая иннервация.

С громким костяным треском хватательные отростки захлестнулись вокруг брони. Твари не потребовалось даже мига, чудовищным прыжком, не поворачиваясь, она метнулась назад, в живой студень. Самые быстрые из нас успели выстрелить, но пули только чмокнули по вязкой маслянистой поверхности. Миг спустя загремели все пять десятков «манлихеров», кто-то, разойдясь, выпустил гранату из подствольника. Никто не бросился к урезу «студня». Ясно, что упавший обречен и всё, что мы могли для него сделать, – это избавить от мучений.

Не бросился никто, кроме меня. Глупый и атавистический порыв, который нельзя проявлять среди солдат рейхсвера. Они будут до последнего драться за раненого, которого можно вытащить, но...

Граната ушла под поверхность, разорвалась в глубине. Живое «желе» взволновалось. Из темноты вверх рванулись десятки коричневых шаров – громадный организм реагировал на опасность. Теперь все уже палили с упоением, пули рвали поднимающиеся зародыши, крошили те, что уже успели вспучиться, набрякнуть тяжёлыми, истекающими сукровицей, лимфой и сывороткой опухолями. Захлопали гранатомёты. У кого-то впереди оказался огнемёт, и черно-рыжая дымная струя зазмеилась по упругой глади «реактора». Громадный водоворот закружился сильнее и быстрее, поднялись волны; коричневые пузыри, беспощадно расстреливаемые на самом краю резервуара, быстро сменили тактику, откатившись в центру сотворённого неведомыми руками «озера». Рванулись вверх настоящим гейзером. Крупных среди них почти не было. Мелочь, наподобие мыльных пузырей, какими до сих пор забавляется ребятня.