Первая когорта резко остановилась, и Ромул чуть не уткнулся в спину шедшего перед ним солдата. Легионеры растерялись, некоторые вставали на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что же случилось впереди. А там происходила какая-то перебранка, сквозь сердитые крики доносился негромкий, но твердый голос, поневоле приковывавший к себе внимание.

В памяти Ромула шевельнулось пока еще смутное воспоминание.

Бренн, возвышавшийся над головами, поднес руку к глазам.

— Что-нибудь видишь? — спросил Ромул.

— Нет, — последовал раздраженный ответ.

— Что случилось?! — нетерпеливо рявкнул Пакор на ближайшего к нему центуриона. — Идите дальше!

Офицер принялся колотить (скорее для виду, чем всерьез) легионеров своим жезлом из виноградной лозы, но никто не сдвинулся с места.

Из ворот появилась какая-то сутулая фигура, закутанная с головой в толстое одеяло, и, волоча ноги, неуверенной походкой направилась к Пакору. Поняв, кто это, солдаты испуганно ахнули.

Ромула случайно вытолкнули из строя, и он видел происходившее лучше, чем галл. На него нахлынула печаль, смешанная с каким-то эйфорическим возбуждением.

Бренн побелел как мел.

— Это… — начал он и запнулся.

— Да, — коротко ответил Ромул.

Они не видели его уже несколько месяцев, но лишь один человек во всем лагере был способен учинить такой беспорядок.

Пакор, разъяренный тем, что его приказ не выполняется, отдал новую команду. Двое телохранителей подбежали к закутанному в одеяло человеку и принялись кричать на него, сначала по-парфянски, а потом на плохой латыни. Но ответа не последовало.

Прозвучала следующая команда, и один из воинов, шагнув вперед, сбросил с человека, стоявшего в воротах, одеяло. Тот, по-видимому, был очень слаб, так как зашатался и чуть не упал. Но все же устоял на ногах и шагнул вперед. Парфяне тут же преградили ему дорогу, но человек гордо выпрямился и взглянул на Пакора через барьер из сцепленных рук, преграждавший ему путь.

Увидев лицо Тарквиния, Ромул с трудом сдержал крик ужаса. Гаруспик постарел на десять лет. В его длинных светлых волосах появилась отчетливо различимая седина, его щеки избороздили новые морщины, из-за которых он казался стариком. Одеяло упало с исхудавших — кожа да кости — плеч, обнажив плоть, изуродованную множеством глубоких шрамов. Но страшнее всего было красное пятно от недавно зажившего ожога на левой щеке Тарквиния. Оно имело четкие контуры лезвия ножа.

— Его пытали! — прошипел Ромул, делая шаг вперед.

Галл схватил его за правую руку и втянул в строй.

Ромул подавил протест. У каждого человека своя и только своя судьба, — так частенько говорил гаруспик. И сейчас Ромулу не следовало вмешиваться. Тем более что Тарквиний сам создал эту ситуацию.

— Ты?! — с издевательской усмешкой воскликнул Пакор. — Пришел посмотреть, как мои войска обходятся без тебя?

Стоявшие рядом с ним парфяне расхохотались.

Тарквиний облизал сухие растрескавшиеся губы, и у Ромула защемило сердце.

— Хватит! — прогремел командир легиона. — Вперед!

— Стойте! — Голос Тарквиния был негромким, но его услышали все. Самое поразительное, что никто не двинулся с места.

Пакор налился кровью от ярости, а двое парфян, державшие гаруспика, похоже, растерялись.

— Скифы побеждены, — сказал Тарквиний. — Эта опасность миновала.

Пакор не смог сдержать самодовольную ухмылку. Он поднял руки в триумфальном жесте, и парфяне разразились восторженными криками. Обрадовались даже легионеры.

Тарквиний выждал, пока все не смолкли.

— Ну а как быть с индийцами? — все так же негромко, почти равнодушным тоном спросил он.

Счастливые дотоле лица сразу вытянулись. Несколько слов неподвижно повисли во внезапно сделавшемся липким воздухе. Ромул взглянул на Бренна, тот лишь пожал плечами.

— Индийцы? — рассмеялся Пакор, но смех его прозвучал ненатурально. — Им, прежде чем объявиться в окрестностях Маргианы, пришлось бы сначала разбить бактрийцев.

— Они это уже сделали.

Красное лицо Пакора стремительно становилось серым.

— Но ведь весна только началась, — возразил он.

— На сотню миль южнее снега тают гораздо раньше, — последовал мгновенный ответ. — И армия Бактрии потерпела жестокое поражение.

Командир легиона был явно обескуражен этими словами.

— К нам направляется огромное войско, — продолжал Тарквиний. — Индийский царь Азес стремится покорить новые земли. И если его не остановить, он двинется через Маргиану дальше на запад.

Растерянное выражение лица Пакора говорило красноречивее любых слов. Об Азесе Тарквиний упомянул лишь однажды, давным-давно.

— Много их?

— Тридцать тысяч пехоты, — провозгласил гаруспик. — С нею тысяч пять кавалерии. И еще боевые колесницы.

Ближайшие легионеры разразились недоверчивыми восклицаниями.

— Мелочь, ничего не скажешь, — прорычал Пакор, тщетно пытаясь не обращать внимания на голоса воинов.

Глаза Тарквиния походили на темные провалы.

— У них есть и слоны. Не меньше ста.

Последние слова не на шутку испугали солдат, а парфянин, до того державшийся бодро и прямо, вдруг ссутулился.

Радость, которую испытал Ромул при виде своего наставника, почти полностью улетучилась. Тарквиний провозгласил судьбу Забытого легиона. А с ним и его друзей. Он точно знал это. Захваченный новым горем, юноша не заметил реакции Бренна.

Все долго молчали, но в конце концов Пакор все же справился со своими эмоциями.

— Разойтись по казармам! Быстро! — пробормотал он.

Ему было ясно, что чем больше услышат легионеры, тем сильнее будет подорван их боевой дух. Судя по встревоженным голосам, доносившимся из рядов первой когорты, воины уже успели встревожиться сверх меры. Центурионы и оптионы замахали жезлами, посыпались оплеухи, загремели проклятия, и войско наконец-то сдвинулось с места.

— Нужно поговорить, — сказал Тарквинию командир легиона.

Гаруспик молча склонил голову. Даже изможденный вид и страшные раны не смогли полностью лишить его облик прежней значительности.

Ромул и Бренн вместе со всеми шли вперед. Когда они поравнялись с Тарквинием, тот повернул голову и посмотрел на Ромула, потом перевел взгляд на Бренна и улыбнулся. Друзья не могли не улыбнуться ему в ответ. Возможно, впереди их ждала величайшая в жизни опасность, но пока что они были живы.

И они зашагали дальше, прошли под аркой ворот, мимо часовых, стоявших на крепостных стенах. В строю первой когорты можно было ощутить накал эмоций, обуревавших воинов. Зловещие слова гаруспика напрочь смыли эйфорию, в которой легионеры пребывали после только что одержанной блестящей победы. Те обвинения во всех грехах, которые Новий возвел на Ромула и Бренна, автоматически распространились и на их друга Тарквиния. Пока он находился в заточении у парфянских военачальников, никто не осмелился обвинить и его в том, что он беглый раб, и все же гаруспик был виновен, поскольку якшался с изгоями. Однако еще не успели потускнеть и связанные с ним воспоминания об ужасном походе из Селевкии на восток. Именно тогда Тарквиний спас множество больных и раненых, и его знали все и каждый. Ну и кроме того (вернее, это было самым главным), его пророчества неизменно сбывались, что обеспечило гаруспику глубокий почет в Забытом легионе.